Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

Поскольку сейчас я жила с дорогими мне, но малообеспеченными людьми, было необходимо зарабатывать деньги. Я связывала свои надежды с педагогическими способностями, но не знала, как их применить, поскольку в Киеве у меня не было ни друзей, ни знакомых. Поэтому я не только поместила объявление в газетах, но испробовала и другой способ. Я написала свое имя и предложение брать учеников на восьми листках бумаги. После этого, в два часа дня, когда из Фундуклеевской гимназии расходились ученицы, я смешалась с их толпой и раздала листовки, прося девочек передать их родителям. Мой способ увенчался полным успехом – на следующий день ко мне стали приходить матери гимназисток и нанимали меня давать их дочерям уроки языка. Вскоре у меня было столько учениц, что пришлось отказывать новым желающим.

Через газету я получила предложение преподавать французский в частной школе для девушек из провинции, учившихся в киевских гимназиях. Эту школу основала молодая женщина, чей муж служил инженером во французской компании. Уроки представляли собой разговорную практику, и, чтобы не выделять для них специальное время, они обычно проводились во время обеда или после обеда в саду. Девочкам такой приятный способ учебы очень нравился. Они были старшеклассницами и быстро учились. Я была довольна, что наладила контакт с молодежью, и мало-помалу начала сопровождать объяснения правил грамматики беседами на социальные темы, указывая на резкие контрасты в жизни людей, вызывавшие столько ненависти и взаимного недоверия. Девочки, очевидно, пересказывали мои слова родителям, но никто не выказывал недовольства. Молодой инженер попросил меня позволить ему за особое вознаграждение принять участие в наших уроках. Он объяснил, что его должность во французской компании обязывает его к хорошему знанию французского, и я не могла отказать ему, хотя жалела, что наши беседы стали более формальными. Однако вскоре я отказалась от этих занятий, так как они отнимали два часа в день, помимо долгого пути от университета на Подол, где располагалась школа. Хозяйка школы разозлилась на меня, вероятно, из-за того, что ей было жаль терять учительницу, которая давала двухчасовые уроки, стоившие по меньшей мере 75 рублей, за обед и 25 рублей. Но поскольку у меня было достаточно предложений и, следовательно, возможность выбирать, я предпочла давать уроки ближе к дому и там, где больше платят.

В промежутках между уроками я торопливо возвращалась в свой подвал, чтобы пообедать или выпить чашку чаю, и всегда заставала там двух или трех посетителей. Одним из самых частых гостей был некто П. Б. Аксельрод.[8] Он был очень деятельным человеком, всегда готовым к новым, рискованным начинаниям. Он представил нам двух братьев Левенталь и сестер Каминер. У Судзиловского и других студентов были свои друзья, которых они приводили с собой. Наш дом славился гостеприимством и свободой, киевская молодежь любила его, и к нам часто приводили новых друзей и знакомых.

Пока что мы не вели у себя никакой реальной конспиративной работы, хотя постоянно шли разговоры на революционные и социальные темы. Однажды я застала у нас Аксельрода, обедавшего с неизвестным господином. После того как все ушли, Аксельрод, который в то время был членом киевского кружка чайковцев,[9] таинственно и даже робко сказал мне, что своей властью приглашает меня на собрание делегатов организации Лаврова.[10] Социально-политические теории Лаврова служили основой для учения Чайковского. Далинский, помещик из южной губернии, только что прибывший из-за границы, был отправлен в Россию проинспектировать все группы чайковцев на предмет практического приложения их сил к революционной работе. Аксельрод рассказал, что Далинского сопровождает студент из Одесского университета, некто Желябов,[11] и что собрание проводится в строжайшем секрете. По его словам, на собрании будут присутствовать исключительно чайковцы, и ему стоило изрядных трудов добиться разрешения привести меня. Иван Федорович Рашевский и его друг Эмме, самые выдающиеся чайковцы в Киеве, которые тоже знали меня, но не обладали энтузиазмом Аксельрода, возражали против моего присутствия. Я сама не приняла бы приглашение, если бы не настойчивые уговоры Аксельрода. Во-первых, я не думала, что речь пойдет о таких делах, для которых требуется особое мужество, и поэтому чрезмерная секретность встречи мне не нравилась. Во-вторых, меня не привлекала перспектива долгой ночной прогулки после дня тяжелой работы. Но Аксельрод ждал меня, и мы отправились по темным улицам на встречу с неизвестностью. Аксельрод предупредил, что собрание состоится в необставленном и необитаемом доме.