Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

Иные люди из числа более алчных и умных, сколотившие большие состояния, оставались в поселках даже после отбытия срока. Это было противозаконно, однако в ход шли большие взятки. Во время моего пребывания в Нижней Каре все чиновники на приисках привыкли брать взятки и без стеснения воровать деньги как у государства, так и у каторжников. Кононович единственный не делал этого, но он был не в силах пресечь злоупотребления. Все его усилия по борьбе со злом вознаграждались регулярными доносами и следствиями. Он метал громы и молнии и срывал свой гнев на простых заключенных.

Находясь в числе «расконвоированных», я смогла изучить все подробности жизни в поселении, выросшем вокруг главной тюрьмы в Нижней Каре. Это поселение также служило центром всех остальных государственных приисков на реке Каре.

В первую очередь я познакомилась с товарищами, которые уже какое-то время жили как «расконвоированные». Это были два нечаевца – Успенский и Кузнецов – и Ступин. Все трое были осуждены по делу Каракозова. Кроме них, был еще некто Симоновский. Я забыла, по какому делу он проходил. Это был образованный, умный человек несколько пессимистического настроя, который считал, что жизнь кончена, хотя был еще молод. (Позже, после того как Кононович уехал из Нижней Кары, Симоновского и Успенского снова посадили в тюрьму, и Симоновский застрелился. Но это случилось уже после моего отбытия.)

Успенский жил с семьей и учил нескольких детей. Его жена, Александра Ивановна, занимала должность акушерки и помощницы доктора Кокосова, который впоследствии много написал о жизни на Каре. Кузнецов пользовался особыми привилегиями. Он отбыл почти весь свой срок каторги «расконвоированным», как директор школы для осужденных детей. Его семья жила при школе. Кроме того, он заведовал маленькой оранжереей, которую сам основал.

Положение Ступина было совершенно иное. Он лежал в больнице в состоянии физического и умственного нездоровья и получал кое-какую помощь исключительно благодаря Александре Ивановне. Он ненавидел новые знакомства и какое-либо вмешательство в свою жизнь. Я упорно пыталась сблизиться с ним вследствие его одиночества, а также потому, что хотела узнать получше о деле каракозовцев и о самом Каракозове, но Ступин не желал со мной разговаривать. Его мысли путались, и он очень быстро уставал. В 1905 г., после того как я поговорила о нем с Петром Федоровичем Николаевым, самым выдающимся представителем их организации, я написала все, что знала о Ступине с его собственных слов и со слов Николаева. Поэтому сейчас нет необходимости вдаваться в подробности. Скажу только, что Ступин представлял собой типичную жертву варварского царизма, как хрупкий цветок, погибший на холодном северном ветру. Он был не бойцом, а восторженным, изящным ценителем красоты и мечтал о том, чтобы его родина стала прекрасной и счастливой страной. Подвергнуть такую светлую душу пытке пожизненной каторги было достаточно для того, чтобы навсегда изувечить его духовно. Вот так век за веком калечатся души лучших сынов России. Все уродливое было отвратительно для Ступина. Он сразу же невзлюбил меня из-за моих старых башмаков и крестьянского пальто.

Вскоре я рассказала Успенскому о своем намерении бежать и попросила его сообщить мне нужные сведения и свести меня с полезными людьми. Среди политзаключенных я не нашла никого, кто хотел бы помочь мне, а посвящать в тайну других каторжников было бы неразумно. Однако на Каре имелась одна новая секта, отличавшаяся непоколебимостью своих членов, – группа крестьян-бунтарей, известных как «Не наши». Их учение основывалось на отрицании существующего порядка вещей. В первую очередь они отрицали власть правительства и отказывались признавать его представителей и законы. В результате у них происходили постоянные конфликты с властями, приводящие к суровым наказаниям. Их называли «Не наши», потому что так они отвечали на все вопросы. Когда чиновники спрашивали их: «Ваше имя?» – они отвечали: «Не наше».

– Где вы живете?

– Не с вами.

Они не желали оказывать начальству никаких знаков уважения, не снимали шапок и не вставали с места, а также не платили налоги.

Эта секта зародилась на Урале. Она не отличалась многочисленностью, но по сибирским тюрьмам уже сидело около пятидесяти ее членов. Некоторые из них умерли под розгой, остальные находились в одиночном заключении и постоянно подвергались телесным наказаниям. Те из них, кто был послабее, склонялись к компромиссу – в первую очередь это были молодые и семейные, разрешавшие себе много отступлений от правил, предписанных их этическим учением.