Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

Первые дни я лежал в коридоре. Но в палате каждую ночь кто-то умирал — почему-то раненые умирали в основном ночью, — и скоро меня перенесли в палату. Хотя лучше бы не переносили. Стоны, крики, команды разные в бреду. И не было такой ночи, чтобы никто не умер. Рядом со мной лежал солдат почти все время без сознания и все время бредил. У него крупным осколком срезало всю грудную клетку. Когда его перевязывали, я видел, как у него в груди бьется сердце. Кровь убирали тампоном, чуть не прикасаясь к самому сердцу. С другой стороны — старший лейтенант, он, также не приходя в себя, часто бился в конвульсиях. А однажды вдруг замер в скрюченном состоянии. Все, отмучился… Так и не приходя в себя.

Утром в палате все просыпались примерно в одно и то же время. Кто с койки встает, кто с соседом заговаривает, кто сестру зовет. А кто лежит тихо, не открывая глаз. Значит, с вечера заснул, а утром уже не проснулся. Приходят санитары с носилками — койка освободилась.

«28 апреля Здорове мое лутше стало я познакомился с одной сестрой до которой я сегодня приглашен на квартиру Пойду…

29 апреля Меня утром принесли на носилках от моей знакомой Поднялась большая температура Значить з девками ещо нельзя баловаться…

1 мая Сегодня привозили хоронить з Берлина Героя Советского Союза и я туда попал он бил в нашей части Здесь я напился и попал до девок которых сюда завезли немци Я здесь с одной девушкой проспал до утра конечно не только спал а ещо… А утром меня забрал коменданский патруль и отвез в госпиталь телегой Чуть не разтряс…

5 мая Я попал на эвакуацию в глубокий тыл погрузили нас в вагоны и повезли в Росию В Росию ехали через Познань Лодзь Выгрузили нас в Люблине где я на ходу познакомился с одной прорвой…»

— Госпиталь в Люблине был забит тяжелоранеными, поэтому нам, вновь прибывшим, отвели блокгауз. Завели нас туда и забыли. Ни перевязок, ни кормежки. Многие попростужались. На следующий день мы начали бунтовать и нас разместили в палатках, поставленных здесь же, во дворе госпиталя. Обслуживали госпиталь поляки. Врачей было мало, а остальной медперсонал мог только утку поднести или тарелку супа. Да и то не докричишься. У меня как раз из раны на спине пошла жидкость. Все бинты намокли, потом присохли к телу. А перевязать некому. К раненым полякам в госпитале относились точно так же, как и к нам. Кормили очень подло: перловка и горох. Горох весь в дырках, червяками поеденный, отчего в супе плавала одна шелуха. Короче, раненые — это отработанный материал, шлак. Коль Берлин взяли, шлак уже не нужен.

«9 мая День победы а нам тот же суп дали Как только зайдет кто з начальства так и прибьем Что они забыли за нас от восхищения что Германия розгромлена разве мы не учасники этого А ну попадись»

— Вот так и встретил День Победы. Утром вбегают сестры-полячки, кричат: «Вшистко герман забил! Война капут!» Мы поняли: война кончилась. К десяти часам в городе началось ликование. За забором радостные крики, песни, музыка. Весь медперсонал разбежался праздновать победу. Им, конечно, было уже не до раненых.

После обеда, которым нас, понятное дело, никто не накормил, у меня стала быстро подниматься температура. Временами я начинал бредить. Тут появилась одна сестра. Я ей пожаловался. Она отвечает: «Доктора позову». Но никакого доктора я так и не дождался. К вечеру совсем плохо стало. Перед глазами пошли радужные круги. Но пока еще сознание не потерял, и сам себя слышу: командовать начал — кому залечь, кому стрелять, кому куда бежать… В бреду почему-то раненые всегда командовали. И не только командиры, но и рядовые. В общем, в тот день не смог я радоваться победе вместе со всеми. А из госпиталя тогда вместе с медперсоналом разбежались и все раненые, кто мог ходить.