Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

Исключительное обаяние, культура, искусство сходиться с людьми, искрометный юмор влекли к нему людей, способствуя созданию самого разнообразного круга общения: от кузнеца Романа Рабиновича до секретаря губкома Криницкого. В доме часто гостили и соратники по боям, и коллеги по работе.

В редко выпадавшее свободное время папа устраивал чтения вслух: Пушкина, Бабеля, Ильфа и Петрова. Это запомнилось. Несколько раз, собрав компанию уличных пацанов, отправлялся с нами на Зеленый или Казачий острова — на рыбалку. Вся эта шантрапа была удивительно послушна ему. Ранним интересом к музеям и театрам я обязан дедушке и папе.

Неизбывным горем для нас, для всех, кто знал папу, стал совершенно неожиданный арест его 19 ноября 1937 года.

В «вину» папе вменялись: связь с «врагами народа» (А. Е. Криницким, А. И. Егоровым и другими), служба в Белой армии (!). Без суда — так как он отказался подписать обвинительное заключение — папа был сослан в Северное Зауралье. До нас же дошел слух, что он расстрелян вместе с Криницким и еще двумя товарищами по работе.

Мы очень тяжело переживали эту весть. В декабре того же, 1937 года меня исключили из пионеров за то, что я отверг требование отказаться от отца — «врага народа». Помню, как, давясь от обиды и слез, вызванный из строя пионерского отряда, я выдавил: «Мой папа — очень хороший человек!.. Был…» Пионервожатая сорвала с меня галстук. Объявила, что я исключен из рядов…

Летом 1942 года — о чем мы узнали только глубокой осенью — папе было разрешено, среди немногих, «искупить вину кровью». Отправку из лагеря в штрафной батальон папа воспринял как великую радость, как спасение от безвестной гибели.

В штрафбате на Западном фронте он провоевал недолго: получив ранение (что снимало с него «штраф»), попал в полевой госпиталь, откуда был направлен рядовым на фронт, где был принят (а не восстановлен) в партию. Вскоре, с присвоением воинского звания, был назначен замполитом батальона. Отечественную войну закончил подполковником в политуправлении одного из прибалтийских фронтов.

Такая вот была «яблоня».

* * *

Обвинитель сел, пристально глядя на собравшихся.

— Так. Приступаем. Кто за первое предложение: разжаловать в рядовые, лишить наград? — поднялся председатель.

Напористое выступление обвинителя ошеломило меня, сбросило на землю. Растерянно, не в силах сосредоточиться, наблюдал я за голосованием.

Что-то там — за пределами моих размышлений, моего состояния — не ладилось…

— Товарищи офицеры! — взывал председатель. — Надо голосовать всем. Не уклоняйтесь!

— Серьезнее, серьезнее надо! — поддерживал его обвинитель.

В общем, за первое — самое суровое — предложение голосовало человек восемь вместе с членами суда.

За второе — самое мягкое — человек пятнадцать.

— Итак, — объявил председатель, — мы решили объединить упомянутые предложения в одно: разжаловать Пугаева в звании до младшего лейтенанта и лишить правительственных наград.

— Решение принимаем большинством… относительным большинством голосов. Товарищ майор, вы считаете в рядах справа. Вы, товарищ подполковник, — слева. Голосуем, товарищи офицеры! Кто — за?

Я все-таки скосил глаза в сторону зала. Та же картина: медленно поднимающиеся «кобры»…

— У вас сколько, товарищ майор? Спасибо. А у вас, товарищ подполковник? Спасибо. Так. Товарищи офицеры! (Все встали.) Таким образом, суд чести решил: командира батареи бывшего капитана Пугаева разжаловать в звании до младшего лейтенанта, лишив его всех правительственных наград (перечислил все ордена и медали по номерам).

Хабишвили, Филонов, Цимбалист, Коротыцин, встав как по команде, направились к выходу, позвякивая шпорами в тишине.

— Товарищи офицеры, останьтесь на месте! — обратился к их спинам председатель.

— Да пусть идут! — сказал обвинитель.

Тишина. Пауза.

— Комендант! Снять с младшего лейтенанта знаки различия капитана, ордена и медали.

Комендант подошел, отстегнул один погон, снял три звездочки. Потом — другой. Снял с него звездочки. Сделал это быстро — благо они были не на винтах, а на «лапках»: отогнул — выдернул, отогнул — выдернул… С орденами было труднее — винтами крепились, за пазуху лезть надо, и… много их.

— Ты прости… брат… — служба… — тихо сказал мне комендант, свинчивая и снимая регалии.

Впервые с ноября тридцать седьмого, когда я скулил, как кутенок, забившись в дровяной сарай, чтоб никто не видел моих слез по папе, чувствовал я, как слезы катятся, катятся… Не остановить.

«Вы там были, майор?..»

Из дальних странствий возвратись…

Отвоевав свое, отслужив в Войске Польском, поработав в военной миссии на «Диком Западе» и на границе ГДР — ФРГ, в конце 1951 года я получил назначение на должность начальника штаба дивизиона артиллерийского полка РВК — резерва Верховного Главнокомандования — в Калинине.

Едва принял дела, путем и не освоился — направили на несколько месяцев в Высшую школу офицеров артиллерийских штабов.

Жизнь слушателя хороша беззаботностью: лекции, самоподготовка, личное время (театры, кинотеатры, библиотеки — Москва рядом). На государственном коште.