Скрытый Пророк

О НЁМ БУДУТ ПОМНИТЬ, — сказал Ангел Справедливости им… Но обращался он конкретно к Мендельну. — БУДУТ.

Изумительный белый свет объял их.

Глава двадцать третья

Эпидемия была ужасной — когда она прошла, то забрала отца Серентии и некоторых других, в том числе проповедников какой-то безымянной секты. Путешественники, побывавшие в более крупном городишке под названием Парта, рассказали, что там она свирепствовало особенно сильно: почти половина населения погибла, их тела были сожжены. Другим местностям повезло больше, и, судя по тому, что разузнали старейшины, кризис миновал.

Мендельн пришёл на торговую станцию как раз вовремя, чтобы застать там Ахилия с кипой зайцев, которых ему позволило изловить его исключительное умение. Охотник начал ему улыбаться, но улыбка замерла на устах, когда он обратил внимание на лошадь, на которой ехал его друг, и навьюченного мула позади.

— Ты сказал, что собираешься сделать это… И, видимо, не шутил.

— Да. Ферма распродана, и всё, что имею, я взял с собой, — Мендельн взглянул за плечо собеседника — туда, где Серентия отчитывала крепкого мальчугана. Хотя и не уступала в проворстве братьям, ей всё же непросто было держать их в узде.

Она перестала выговаривать брату и повернулась к двум мужчинам. Когда она подбежала к ним, лицо черноволосой женщины приняло такое же выражение, как у её новоиспечённого мужа.

— Ты уезжаешь! Ох, Мендельн, как же так!

Он собрался с духом.

— После того, как Ульдиссиан умер от эпидемии, у меня нет желания оставаться на ферме… И оставаться в Сераме я не могу — воспоминания слишком свежи.

Со щеки Серентии покатилась слеза, но она кивнула. Ахилий опустил на землю свою добычу и положил руку ей на плечо.

— Пошли нам весточку, как сможешь, — пробормотал Ахилий, прекрасно зная, что, вероятно, они никогда не услышал о нём снова. Мир огромен; два дня пути — и связаться с Серамом будет практически невозможно.

— Постараюсь, — с кивком ответил Мендельн. Он даже спешиваться не стал — хотел покончить со всем, прежде чем сдадут его нервы.

Серентия подошла сбоку и взяла его за руку, Ахилий присоединился к ней.

— Пусть ваша жизнь будут простой и счастливой, — добавил брат Ульдиссиана.

— Здесь, в Сераме, с простотой проблем не будет, — усмехнулся Ахилий. Он снова обнял новоиспечённую жену. — А в моём случае — и со счастьем!

Она слегка поцеловала лучника, и они в последний раз пожали руку Мендельну. Сын Диомеда развернул лошадь к лесу.

— Собираешься ехать старым охотничьим путём? — спросил Ахилий.

— Да… Парта так пострадала, что я намерен держаться подальше, хоть они и говорят, что угрозы эпидемии больше нет.

— Ну и правильно. Ну что ж, прощай!

— И вы прощайте.

Пара махала ему вслед. Мендельн удерживал на них взгляд, сколько мог… А когда это стало невозможно, подстегнул лошадь и мула, добившись быстрейшего хода, на какой они были способны.

Охотничий путь был старым маршрутом, который в полумиле от Серама превращался в густой лес. Ахилий предположил, что Мендельн последует логике и свернёт к югу, когда это случится, ибо на востоке и севере его животным будет трудно пройти. Тем не менее, когда достиг конца пути, Мендельн остановился и пристально взглянул на деревья прямо по курсу.

По коротком размышлении он достал из-под полы своего дорожного плаща костяной кинжал.

— Я уже здесь.

Оглянувшись, брат Ульдиссиана увидел Ратму стоящим на стволе поваленного дерева. У закутанной фигуры всё ещё имелись проседи в волосах и морщины на лице, заработанные в битве, но в целом он остался таким, каким Мендельн помнил его.

— Спасибо за то, что сохранил мою память, — сказал он Древнему.

— Мне это было не под силу. Траг сделал это.

Мендельн кивнул.

— Он в порядке?

— Он всё ещё в раздражении оттого, что ему пришлось укрывать себя, пока ангелы и демоны обсуждали конец Санктуария, но в остальном — в порядке. Да, он восстановил силы, что бросил на попытку удержать войско в стороне от мира. Ещё он сожалеет о твоей потере, но воздаёт хвалу решению Ульдиссиана… Как и я.

Крепко стиснув кинжал, Мендельн пробормотал:

— Я видел это, Ратма. Он позволил мне. Я видел, как он вложил всё, что и имел, и всё, чем был, в то, что за пределами Санктуария! Я видел, что в конце он был счастлив, потому что знал, что становится частью чего-то… Чего-то прекрасного. Прости, что не могу объяснить лучше, но мне самому до конца не понять!

Ратма спустился со ствола.

— Не беспокойся. Я знаю не больше твоего. Траг понимает гораздо больше, но, очевидно, даже я не подготовлен, чтобы услышать. Будем учиться вместе, а?

Ещё как будете, — донёсся голос дракона. — Ещё как будете, Мендельн уль-Диомед.

Мендельн покачал головой:

— Я устал от себя. Я умер, когда умер последний член моей семьи. Я умер, когда умер Ульдиссиан. Зовите меня как угодно, но только не так.

— Мендельн… — Ратма выглядел негодующим.