–Выходит, что так, княже. Выходит, что не все, кто Хабару крест на верность Москве целовал, от души это делали. Выходит, что кроме нас еще кто-то за тебя, хотел тебе помочь, но при таком раскладе прямо объявиться не смог, но или людей на засады дал мало, или не тех, которые все дело по итогу и провалили.
–Это, конечно, хорошо – подумав, медленно сказал князь – да только нам с того пока толку мало… да, ты говоришь, что-то тебя беспокоило?
–Да в том-то и дело, княже, что не могли бояре знать, кто в каком месте в засаде стоять будет! А даже и с такой, пусть пока непонятной, но помощью, мы еле выскочили оттуда! А не должны были, да и то, что рана, считай, у тебя только, чего уж там – легкая, не считая моей царапины да морды Семена ободранной, то вообще чудо!
–Я понял тебя – все так же медленно и задумчиво сказал князь – получается, нас вели и до Москвы, и от Москвы, как на крепком поводке, а как до места дошли, так поводок и сняли и сами вроде как отвернулись… А с другой стороны, помощники эти неизвестные, вроде помогли, но так, что чудом не чудом, но непонятно, как и выскочили… да, ты прав… тут что-то не так…
Тем временем князь, моргнув Семену на очередном заходе, попросил Егора позвать Ефима со старцем для перевязки ноги. Егор обтерся и убежал, а Гридя и князь довели свои подозрения до Семена. Тот, как главный по военным действиям, согласился, что засада была не очень, и обещал подумать. Также решили еще раз уточнить у Федора с Ефимом (пока без участия старца и Никодимыча), что там было в Рязани без них, и кто мог из бояр мог в этой неожиданной и какой-то не такой помощи участвовать. Тут в предбанник пришли и Ефим со своей сумкой, и старец со своим крестовым чемоданчиком.
Легко сняв намокший бинт, Седов осмотрел рану. Опухоль с ноги спала, хотя кровоподтек оставался. Сама рана была слегка воспаленная, но без нагноения. В общем, порядок. К такому же выводу пришел и Ефим. Обновив тампон с мазью, ногу перебинтовали по новой и помогли князю одеться. Заодно обновили мазь и повязку не успевшему улизнуть Гриде и намазали царапины Семена клеем. Старые бинты Николай Федорович сунул Ефиму, попросив того выбрать время и прокипятить их вместе с его холстами для перевязки.
Перебравшись в дом, компания разошлась. Те, кто только помылся, захотели отдохнуть, Никодимыч и Егор занялись чем-то по хозяйству, Машка вернулась на кухню и шуршала там, что как бы намекало о скором обеде (или ужине, Седов пока не понял принцип). Ефим все-таки попытался уточнить, что входит в состав лекарств и как их готовить. Но тут Седов его разочаровал, объяснив, что целительство в его время – наверное, одна из самых сложных профессий, учатся на нее дольше всего, и на разные специализации. Людям продают лекарства или по рецептам, которые определяет врач, или самые простые, такие, вот как у него – с подробным описанием, от чего это и как применять. Аптекари-фармацевты, в общем, те, кто придумывает и составляет лекарственные препараты – это вообще отдельная специальность, основанная на химии. Ефим вскинулся было на тему алхимии, но Седов сказал, что научные достижения за 500 лет – это очень большой разговор, и лучше провести его отдельно. Химия же, если кратко, это как раз наука о взаимодействии веществ, только без капли волшбы и философского камня (да, это выдумка, Ефим, но ты не грусти – там открыли многое, что покруче этой волшбы будет).
Все это внимательно слушал не пошедший спать князь, сидевший здесь же. Тут вернулся Никодимыч и попросил нарисовать ему улей. К этому делу подтянулся и выспавшийся Федор. Седов нарисовал им в блокноте схематично улей, с крышкой, летками и рамками. Все согласились, что сложного тут нет ничего, и надо попробовать. Время потихоньку шло, количество света из окошек стало уменьшаться, и Никодимыч, зайдя на кухню, уточнил, что скоро будем накрывать на стол. Николай Федорович решил выйти проветриться и заодно прогуляться до туалета (приличное строение на задах двора ему показали еще утром). Во дворе Егор возился у загородки с собаками. Седов, сочтя случай удобным, подошел посмотреть и, так сказать, познакомиться. С позволения Егора и знака «это свой» дал руку, два носа, черный и коричневатый, внимательно его обнюхали. Породу собак определить было затруднительно. Не лайка, не овчарка, не лохматая, не гладкая, но что-то такое с вытянутой мордой и крупное.
–А как их зовут? – спросил Седов.
–Черный – Хват. А тот – Шарик – ответил Егор.
–А что так? – удивился Седов на Шарика – морды у обоих были совершенно разбойничьи.
–Ну, мы же их щенками брали – немного смутился Егор – Хват игрался, зубами всех хватал. А Шарик спал тогда. Свернулся, как клубок шерсти коричневой, и лежит такой шарик.
Посмеялись.