Скуф. Маг на отдыхе 2

— Постольку поскольку. Но наружность там и впрямь приятная, — подмигнул я Кузьмичу. — Прям… ты бы да?

— Я бы да, Василий Иванович.

— И я бы да, Кузьмич. А чего хотела-то?

— Вот! — камердинер назидательно поднял палец вверх. — Хотела странного, Василий Иванович. Спрашивала, дома ли кадет Чертанова.

— Во как? А ты?

— А я здесь не затем, чтобы из меня добывать информацию, Василий Иванович.

— Молодец, — носком об носок я скинул ботинки и протянул ноги под стол. — Что-то вы все меня так в последнее время радуете, если честно.

— Мне лестно слышать. Так вот, Василий Иванович. После того, как я отказался удовлетворить любопытство мадемуазель Белич, она разыграла предобморочное состояние, а когда я ушёл в дом за стаканом воды — исчезла!

— Во как.

— Подозрительно, Василий Иванович!

— Очень подозрительно, — согласился я.

В свете последних событий и учитывая опыт, который я получил благодаря Ромашкиной, внимание к девушкам из группы «Альта» отныне стало для меня красной линией, за которую переходить не стоит никому. Даже такому сисястому ходоку, как мадемуазель Белич…

Мадемуазель?

Так ведь Кузьмич выразился?

Не суть! Суть в том, что попахивает всё это дело не слишком хорошо. Слишком много совпадений, а это я ведь ещё толком не анализировал.

И надо бы с этим разобраться на упреждение. Прямо сегодня и прямо сейчас. Так что шезлонг немножечко подождёт, а я пойду прогуляюсь до лагеря геологов…

* * *

— Девки, — задумчиво сказала Таня Стеклова. — Вам не кажется, что он больше стал?

— Ой, да отстань ты со своим кактусом! — крикнула Шестакова.

— Да нет, серьёзно. Корни вон, из кадки убегают.

— Ну так пересади его! Только молча! Кать, слышишь⁈ Что случилось-то⁈ Что он тебе сказал⁈ Хватит уже молчать!

Ещё там, в институте, у группы «Альта» уже было достаточно времени, чтобы прийти в себя после попадания в странный «астероидный бублик». Так что другое, более свежее событие затмило собой иномирное приключение.

Василий Иванович отвёл Чертанову в сторонку и что-то рассказал ей о её семье, после чего вечно весёлая, озорная и бурлящая жизнью Дольче превратилась в слабую тень самой себя.

— Ничего, — вяло и односложно ответила Дольче, завалившись лицом в диван.

— Так! Ну-ка! Ну-ка, слышь⁈ — Шама не нашла ничего умнее, чем схватить со стула кухонное полотенце, быстренько скрутить из него морковку и стегануть Чертанову по заднице.

— Ай!

— Ну-ка бодрись, я сказала! — удар. — И рассказывай! — и ещё один. — Что он такого тебе сказал⁈ — и ещё.

— Да хватит уже!

Чертанова перевернулась на спину, ловко выхватила полотенце и выкинула его подальше. Затем залезла поглубже на диван и села, обхватив колени.

— Про семью рассказал.

— И что же он такого мог тебе страшного про твою семью рассказать? Давай, делись! Какие бы ни были, а родители. Я вон своих вообще никогда не видела, всё детство по приютам скиталась.

— Извиняюсь, если не в тему, — Оля Фонвизина тоже залезла на диван. — И ни в коем случае не сравниваю, но я бы вот свою мамашу с удовольствием поменяла на пробел в биографии.

— Да у всех хватает, — а это подоспела Смерть. — Всякого.

— Да-да, — решила вставить свои пять копеек Ромашкина. — У меня вот младший брат квадробер.

Одна за другой, девушки собирались вокруг кадета Дольче. Благо, что квадратура дивана позволяла такие масштабные посиделки.

— Ну ладно, — после недолгого молчания сказала Катя. — Расскажу. Вышло так, что родители, не совсем родители, хоть и родственники. Папа — это дядя, а мама — это тётя.

— Ну… получается, что всё-таки родные, — тут же прокомментировала Шестакова. — Это ж насколько лучше, чем просто посторонние. Звонила им уже?

— Пока нет, — горько улыбнулась Чертанова. — Да и не знаю, стоит ли. Думаю, что для них лучше будет оставить всё как есть.

— А вот это правильно! Мысль верная! Ты с плеча не руби и обдумай всё сперва хорошенько, — для тактильной поддержки, шаманка похлопала Дольче по колену. — Ну а что с твоими настоящими родичами случилось?

— Их убил демон, — Катя вздохнула. — Когда они защищали меня ценой своей жизни. Ха, — тут её глаза стали на мокром месте. — Девочка, которая выжила.

— А как так-то? — не поняла Шестакова.

— Да я сама не поняла, — ответила Катя. — И Скуфидонский тоже, насколько я понимаю. Сказал лишь то, что оба родителя были сильно засекреченными людьми. Егерями вроде бы.

— Понятно…

— А больше ничего не знаю, — и Дольче разревелась.

Понеслись ободряющие реплики. От кого-то односложные, от кого-то очень даже развёрнутые, но неизменно добрые и мудрые. Молчала сейчас лишь Шестакова. Думала.

— Слышь? — поманила она за собой Её Сиятельство прочь с дивана.

— Что такое?

— Все эти наши «не реви» и «всё нормально», они… как бы херня. Это как успокаивать словом «успокойся». Ей бы сейчас к психологу сходить. К настоящему.

— Хм-м, — задумалась Фонвизина. — Не привыкла я с тобой соглашаться, но вот сейчас ты права. Проблема только в том, что в этой глуши вряд ли найдётся психолог.

— Ты, Сиятельство, очень недооцениваешь периферию. Знаешь, какие тут люди живут? О-о-о-о! — протянула Шестакова, явно набивая этим самым людям цену. — Так что чем чёрт не шутит?