Скульптор (СИ)

— А что тут думать? Если время останется — выдолбим могилу, и все дела. Здесь породы хрупкие, за пару часов справимся. — Коля пнул ближайший камень, глядя, как тот подскакивает — чуть выше, чем на Земле, немного ниже, чем на Луне.

— Если Земля даст добро. Возвращаемся на корабль, скафандры уже на последнем издыхании.

Отправив скафандры в камеру, заполненную графитом с примесью фуллеренов, более редких аллотропий углерода (самым близким составом к тому, в каком скафандры хранились на родном корабле), космонавты расположились на обед.

За тридцать лет, прошедших с полётов комических первопроходцев, рацион космонавтов прилично расширился, в нём появились сублимированные блюда и свежие фрукты и овощи. Но внешняя их оболочка осталась такой же, что и у экипажей «Восходов» и «Союзов»: Коля раскладывал на откидной столешнице практически такие же тубы, консервные баночки и наглухо запаянные пакеты, как и десятки землян до него.

По привычке ели молча: в условиях неполной гравитации полёта небрежное обращение с едой грозило, в лучшем случае, необходимостью тщательно пропылесосить весь корабль. Наконец, сложив отработанную тару в измельчитель, Лиза задумчиво произнесла в пустоту:

— У него на боку есть что-то похожее на боковую линию, как у земных рыб. Ума не приложу, зачем. Нижних конечностей либо вообще не было, либо они качественно редуцировались — понятно, видимо, основная среда обитания — жидкость. Но почему боковая линия осталась?

— Сама же говоришь: основная среда обитания — жидкость. — Назар пожал плечами. По сравнению с невозможностью открыть корабли, проблема существования боковой линии на теле пришельца казалась ему совершенно незначительной.

— Не говорю, а предполагаю. Но это всё равно не лучшее эволюционное решение. У самых развитых обитателей земного океана её уже давно заменили более продвинутые органы. Должна быть какая-то другая причина.

— Значит, это не боковая линия. Или она улавливает какие-то такие колебания, которые нужно чувствовать всем телом. Рыбы ведь ей электричество ощущают? — Николай вытянул длинные ноги, насколько это было возможно в компактной кают-компании, и откинулся на спинку кресла, предвкушая не меньше часа законного отдыха.

— И его тоже. — Лиза широко улыбнулась Николаю. — А ты иногда говоришь умные вещи. Я обдумаю твою идею.

— А заодно вспомнишь, нет ли у них случайно органа, который бы эти колебания создавал. — Назар почти расхохотался собственной шутке, но потом осёкся. — Как скафандры зарядятся — возвращаемся к кораблям. Точнее нет. Сначала ты, Елизавета, ещё раз осмотришь Змея и попытаешься ответить на мой вопрос. А потом, надеюсь, мы вместе пойдём к кораблям. И на сей раз откроем их.

Ретроспектива. 2089 - 2093

Год 2089, август. Особая научная станция, Урал

Уральская особая научная станция, спрятавшаяся в густых лесах между средним течением Оби и хребтами Северного Урала, имела неофициальное название Террариум; сотрудники же её, преимущественно специализирующиеся на космологии, астрофизике, физике элементарных частиц и базовой научной подготовке космонавтов, логично именовались «ящерками». Причём прозвания эти изначально не были связаны ни со сказками Бажова, ни с зелёно-коричневыми обитательницами окрестных лесов.

Появились они первым же переменчивым и, что греха таить, не особо тёплым уральским летом, когда один из сотрудников, выходец из солнечной Монголии, печально сказал, что иногда начинает понимать ящериц, частенько греющихся на камнях. Так и повелось. Тем более что каждый обитатель научной станции рано или поздно научался ценить каждую полученную порцию солнечного света.

Не были исключением и двое молодых людей, прогуливающихся по станционному парку. Несмотря на крайне серьёзный разговор, идущий между ними, то и дело собеседники прерывались, подставляя лицо солнечным лучам, пробивающимся сквозь широкие листья модифицированных берёз и рябин. И, хоть августовское Солнце и не давало уже жара, как такового, парочка бессознательно выбирала самые освещённые участки аллеи.

— И всё-таки я не понимаю: почему все решили, что на «Объект 1» кто-то напал?

Арина недовольно притопнула по воздуху ножкой, обутой в изящные грави-туфельки. Эту пару обуви она, астрофизик, в равной степени любящая и комфорт и красоту, сконструировала сама. В последний год, когда общая одержимость Великой Гонкой достигла каких-то неприличных размеров, достать приличные вещи, не покрытые разнообразной около-космической символикой, стало практически невозможно.

Арина любила космос, жила им и дышала, но, при виде комбинезонов «под змея», с обильно украшенной искусственным мехом спиной, не могла сдержаться от гомерического хохота. Тем более, большая часть этих вещей была сконструирована так паршиво, что даже её, обладательницу фигуры «фарфоровая статуэтка», превращала в уродливое подобие того самого Змея, изрядно раздавшееся вширь. Приходилось изворачиваться самой.