Сгоряча Витька предложил сейчас же забраться в ее огород и поломать еще незрелые подсолнухи. Но такой вариант мести не годился. Он нанесет ущерб, а этого мне не хотелось. Надо было отомстить тетке так, чтобы и посмеяться вволю и не в убыток ей.
Но такую шутку придумать не так-то легко. Вплоть до самой деревни мы ломали головы и ничего не могли придумать. Решили отложить на завтра.
- Утро вечера мудренее, - сказал я. На этом и разошлись по домам.
И утро действительно оказалось мудренее вечера, оно заставило нас надолго забыть о тетке.
А получилось это вот как.
ГЛАВА 2
Мы обирали в колхозном огороде помидоры.
Солнце беспощадно калило наши ничем не покрытые головы. Воздух не шелохнулся. Духота. А в нескольких метрах от нас заманчиво журчала река. Хотелось пить.
К тому же после бессонной ночи я чувствовал себя угнетенным, подавленным, а Витька беспрерывно бормотал - уговаривал уйти из Люськиной бригады в настоящую. Он почти совсем не работал. Вчерашнее общественное порицание подействовало на него отрицательно. Витька строил из себя какого-то героя и вовсе не думал загладить свою вину, а наоборот, вел себя вызывающе: кидался землей, дергал девчонок за косички, забегал вперед и назло обрывал самые лучшие помидоры, потом небрежно высыпал их в общую груду, не заботясь о том, что помидоры мнутся и скатываются на дорогу.
Ясно было, что он старается показать свое отвращение к работе бригады. Да Витька это и не скрывал.
- И чего тут хорошего, - говорил он мне, - что ты не хочешь уйти? Сегодня собирай помидоры, завтра поли свеклу - что это за работа... Тьфу. Вот в настоящей бригаде так...
- Отстань, - оборвал я, - не хочешь работать - уходи, а я никуда не пойду.
Витька опешил. Ошарашенный таким ответом, он несколько мгновений удивленно смотрел мне в лицо и вдруг выпалил:
- Ну и целуйся со своей Люськой, без тебя, чай, уйду. По-ду-ма-ешь.
Презрительно повернулся ко мне спиной и быстро зашагал к реке.
- Витька! - вспыхнул я, сжимая кулаки.
Он обернулся. Но я молчал. Я не мог говорить: меня душила злоба. Хотелось кинуться и вцепиться в лохматую Витькину голову, но я сдержался. До боли стиснул кулаки и прошептал:
- Так, значит, ты думаешь... ты думаешь, что я не ухожу из молодежной бригады из-за Люськи.
Витька хитро сверкнул глазами и, видя мои сжатые кулаки, принял воинственную позу.
С минуту тянулось напряженное молчание.
Мы, как два закоренелых врага, грозно смотрели друг другу в лицо.
Наконец Витька опомнился, зачем-то присвистнул и снова зашагал к реке.
А я как вкопанный стоял и глядел ему вслед.
"Так вот, так вот он что думает, - кипело во мне, - ну погоди, я тебе покажу". И я со злостью пнул ни в чем не повинный куст помидора.
Из-за Люськи...
"А отчего же? - спросил какой-то внутренний голос, от которого я вздрогнул. - Отчего?"
И не нашел ответа. Украдкой взглянул на Люську и, встретив ее беспокойный взгляд, стыдливо опустил глаза.
В груди моей вспыхнула тревога. Я понял, что люблю Люську. И решил во что бы то ни стало скрыть это от Витьки. Решил рассеять его подозрения. Для этого я бросил работу и тоже отправился на реку.
А следом за мной бросили работу и прибежали купаться все мальчишки.
Река ожила, зашумела пронзительным визгом и смехом, но в самый разгар веселья, когда Синичкин "выщупал" рака, на берег прибежала Люська.
Белая косынка на ее голове съехала на самый затылок, косички расплелись, лицо покраснело от волнения.
- Вылезайте, - закричала она, - что вы делаете? Не знаете, что ли, что скоро за помидорами приедут машины? Вылезайте, говорю. А то... а то...
Люська захлебнулась, сорвала с головы косынку, прижала ее к глазам и заплакала.
Гомон над рекою сразу стих. Ребята, переглядываясь, один за другим начали понуро покидать реку. Не спеша они подбирали разбросанные на берегу рубашки и шли в огород.
Скоро в воде остались только мы с Витькой.
- А вы не пойдете? - Люська метнула в нас гневный взгляд. - Ну хорошо. Покаетесь.
Я засмеялся. Однако мне было не весело. Мне просто надо было показать Витьке, что я не придаю Люськиным словам никакого значения. На самом же деле я лгал. Мне не хотелось обижать Люську, поэтому и смех у меня получился сухой и быстро оборвался.
- Да, да, еще как покаетесь, - повторила Люська.
Гордо повернулась и ушла.
А мы продолжали купаться.
Витька после Люськиных угроз, по-видимому, не желал выходить из воды и приступать к работе первым, чтобы не показаться трусом. Я же ни за что не хотел покидать реку раньше Витьки. Мне казалось, что этим я убедительно покажу свое равнодушие к Люське и рассею его подозрения.
Между нами началось безмолвное состязание. Я старался делать вид, что не замечаю товарища и купаюсь ради своего удовольствия, а Витька нарочно не смотрел на меня.
Так мы купались долго. Купались до того, что от холодного озноба у меня вздрагивала и подпрыгивала нижняя челюсть, как в лихорадке. Но я все-таки купался и не без злой радости замечал, что Витька чувствовал себя не лучше.