Скупые годы

Вообще же деревенька наша была тихой и спокойной, а жить в ней нам было не совсем спокойно, так как у нас шла непрерывная война между "нижним" и "верхним" концом. А почему она шла, никто не знает. Просто, если верхние приходили вниз, то нижние старались надавать им подзатыльников, ну а уж если нижние попадали в верхний конец деревни, то те стремились рассчитаться с ними вдвойне. Так и шло.

Мы с Витькой жили в нижнем конце, и летом нам было хорошо - спокойно. В нашем конце был колхозный двор, и ходить нам в верхний конец было незачем, а если и приходилось, то шли вдвоем или втроем. А вот верхним волей или неволей надо было идти к нам под вечер к пригону скота. Тут-то мы их и ловили.

Зимой же положение менялось.

Школа была не в нашем конце деревни.

Верхние пользовались этим и подстерегали нас. И нам, по окончании последнего урока, всегда приходилось собираться всей гурьбой. И плохо было тому ученику из нижних, который не выучит уроков и учитель задержит его после общих занятий.

Этого мы боялись больше огня. Однако с четвертого класса такая опасность нижним уже не грозила. Семилетняя школа была в другой деревне.

ГЛАВА 2

Окончив четвертый класс, мы с Витькой, предоставленные сами себе, беззаботно проводили дни летних каникул.

Вдруг однажды в субботу, когда мать уехала в город, заболела сестренка, и счастье мое померкло. В ясли ее не взяли, и отец строго-настрого приказал мне нянчиться с ней, и нянчиться не кое-как, а чтоб не выводить ее на сквозняки, не оставлять ее на жаре и, лучше всего, сидеть дома.

"Ну уж, как бы не так", - думал я, поглядывая в окно, перед которым на заборе, облитые солнцем, весело чирикали воробьи. И как только отец ушел на работу, я не долго думая надел на сестренку пальто и, выйдя на улицу, усадил ее около сарая на солнце. "Попотеет - и все пройдет", рассуждал я бабушкиными словами. И сестренка моя действительно через несколько минут вспотела так, что по ее лицу потекли ручьи. Она захныкала и завозилась.

- Ну что тебе еще надо? - сердито спросил я.

- Я в холодок...

- Нельзя в холодок-то. Может, там сквозняк, откуда я знаю?

- Ну-у, - протянула сестренка и заплакала.

- Вот еще! - пригрозил я.

Сестренка съежилась и замолчала. А потом вдруг разразилась таким плачем, что я испугался и принялся ее уговаривать. Она не унималась. Мне надоело. Я резко повернулся к ней спиной и стал думать о том, как все-таки плохо иметь маленькую сестру, как плохо мне с ней жить на свете. Погода жаркая, солнечная, все ребятишки пойдут на реку купаться, рыбачить, а ты сиди и слушай вой. Я даже не стеснялся думать о том, что если бы сестренка умерла, то мне было бы куда лучше жить.

Неожиданно мои рассуждения прервал вывернувшийся из-за угла сарая Витька. В два прыжка он очутился около меня и зашептал:

- Знаешь, у бабушки Офросиньи свежие огурцы уже есть. Во какие! - И, показав чуть повыше ладони, Витька, довольный, причмокнул и сказал: Идем! Она ушла.

Я грустно покосился на сестренку. Витька понял, и мы стали думать, куда ее можно сбыть. Долго мы чесали затылки и терли лбы и наконец решили все-таки попросить Люську. Правда, просить ее нам не очень хотелось, так как получалось, что в наши огородные дела входил третий, да еще девчонка.

- Ну ничего, - проговорил Витька.

И вот через несколько минут, наобещав Люське подол огурцов и сбыв на ее руки мою сестренку, мы уже были в чужом огороде и торопливо, с оглядками, делали обор молодых огурцов.

Но только что я успел наполнить добычей один карман, как вдруг услышал легкие шаги и присел. За плетнем, скрываясь за высокой крапивой, со здоровенной хворостиной пробиралась Офросинья. Я оглянулся. Витька, притаившись, стоял на корточках и напряженно следил за противником с большущим огурцом в руке. В одно мгновение мы встретились взглядами, по испуганному выражению лиц поняли друг друга и вмиг повисли на плетне. Ветхий плетень, треснув, рухнул, и мы скатились в глубокий овраг.

- Держи, держи! - кричала Офросинья, кинувшись за нами, но мы, вскочив, дали такого стрекача, что опомнились только за деревней, возле реки.

Весь этот день мы бесцельно бродили по лесу и домой возвращались уже поздно вечером. Мы хорошо знали, что Офросинья расскажет о наших приключениях родителям и нам не избежать трепки.

Шли молча. Каждый думал о том, как встретят его дома.

Грустные, готовые перенести всякую взбучку, мы подошли к нашему крыльцу. На крыльце, лениво покуривая махорку, сидели мужики и о чем-то тихо разговаривали.

- Ну как дела, рыбаки? - окликнул нас Егор.

- Не рыбаки, - засмеялся мой отец, - а огородники!

Я вздрогнул и опустил глаза, а Витька метнулся домой.

- Ну что же ты встал, иди, я тебе там ягод принес.

Удивленный и успокоенный этими словами, я радостно юркнул в дом, а через несколько минут, закутавшись в рваное материно пальто, сидел за спиной отца и, довольный тем, что все так хорошо обошлось, слушал неторопливую беседу мужиков.

Говорили они сегодня как-то особенно, тихо. И все были грустные. Старики вспоминали прошедшие войны и рассказывали интересные истории.