Скверна

– Жаль его, – вздохнул Игнис. – Когда я был с ним в Тире, он встретил там приятеля, который принес ему слух, что где-то у трех древних храмов за рекой Элену найден осколок одной из упавших звезд. Очень его это известие зацепило. Даже не знаю почему. А ведь я думал, что доплыву с тобой до тех краев.

– Не теперь, – развел руками Моллис. – Это уже у моря Хал, чтобы я туда поплыл, надо такой буре года три бушевать, а так-то лучше голяком раздеться, сырым мясом обвешаться да в волчью стаю на прогулку. Да и что тебе с того осколка? Мало ли их было? Вся-то и разница, что венты на том осколке с ума сошли да одного из своих вождей выше других подняли. А Сина понять можно… Он ведь из тех мест.

– Родился там? – не понял Игнис.

– Нет, – покачал головой Моллис. – Когда глубоко в собственной памяти зарывался, то три горы-храма помнил, сам говорил. И каменного льва с людской рожей – помнил. А глубже ничего, будто и нет ничего глубже. Да только что с тех его воспоминаний? Где он теперь?

– Нам пора, – ущипнула за локоть Игниса Бетула, и принц стал спускаться в лодку.

– Девку береги, – наклонился через борт Моллис. – Если узнаю, что обидел, да встречу – поджарю и съем!

– Непременно! – согласился Игнис.

– Старайся, – перед тем как Шиару оттолкнулся от борта, погладила тиковые доски Бетула.

Глава 9 Море Хал

А потом Фламма легла на дно лодки и заплакала. Она понимала, что должна сдерживаться, что время для слез, какими бы они ни были – слезами горя, отчаяния или облегчения, – не пришло, но сейчас ей хотелось плакать, и она плакала. И еще сильнее она плакала от того, что Алиус, который вел лодку в мареве невыносимой вони, позволял ей плакать и не плакал вместе с ней, а улыбался ей. Но неназойливо. Он был занят тем, что уводил свою женщину и своего еще не рожденного ребенка от опасности.

– Она родится весной, – сказала, кусая губы, Фламма. – В начале второго месяца весны.

– Она? – удивился Алиус. – Ты уверена? Ворожила?

– Нет, – она засмеялась, чтобы через секунду вовсе залиться слезами. – Я чувствую.

Он присел на мгновение, только для того, чтобы успеть промокнуть неведомо откуда взявшейся у него чистой тряпицей ее щеки, и тут же поднялся вновь. Река, забитая тленом и мертвецами, все еще не сдавалась и, унося беглецов, всеми струями хваталась за нежданную лодку, как за что-то, способное вернуть ее к жизни.

– Она нам не простит, – сказала Фламма, и именно в это мгновение перестала плакать. Теперь она говорила не о ребенке.

– Ее прощение нам и не нужно, – ответил Алиус.

– О чем она говорила с тобой? – спросила Фламма, садясь в лодке.

Город остался за холмами, между которыми петляла речка. Вокруг лежали пепелища от сожженных деревень и вытоптанные, потравленные поля.

– И что выдал тебе Вермис? – вспомнила Фламма.

– Я расскажу, – словно вывалился из забытья Алиус. – Вот, будет время, чтобы отдышаться, и расскажу. А то эта вонь… – он поморщился, – пробивается даже сквозь наше снадобье. К тому же тебя нужно беречь иначе, не так, как берегут женщину. А так, как берегут сразу двоих.

– Да.

Ее утверждение словно делало и его слова прочнее.

– И ты знаешь, то, что живет в тебе, сейчас для меня важнее и Вермиса, и Ути, и Слагсмала, и Джофала, хотя он-то теперь обязательно рыщет в руинах, чтобы отыскать нас, – заметил Алиус.

– Ты мне расскажешь о своей матери? О своем отце? – спросила Фламма.

– Непременно, – кивнул Алиус.

– Сейчас, – Фламма обернулась с тревогой. – Сейчас говори мне хотя бы что-то. Мне не по себе. Эти холмы пустынны, но если нас увидят…

– Северяне сделали все, чтобы нас никто не увидел, – заметил Алиус. – Они никогда не отличались добротой, их нравы суровы, но такого до сей поры не бывало. Похоже на то, будто садовник, пришедший в сад за плодами, не обтрясает плодовые деревья, а вырывает их с корнем. То, что происходит, это не набег разбойников, это что-то другое.

– Магия? – спросила Фламма.

– Нет, – с гримасой оттолкнул веслом полуразложившийся труп Алиус. – Во всяком случае, не та магия, которую кто-то замышляет, готовит, составляет и исполняет. Нет, это что-то вроде ненастья, напасти, болезни, которая накрывает даже не множество людей, а целые страны. Всю Анкиду. Может быть, всю Ки. Все, до чего дотягиваются лучи солнца и самые слабые сквозняки. Скверна.

– Скверна? – не поняла Фламма.

– Она самая. – Алиус уперся в неожиданную отмель, выругался, обнаружив, что и отмель состоит из полуразложившихся трупов, столкнул лодку на стремнину, продолжил: – Зараза! Как болезнь или магия, которая разносится сама собой, происходит не по воле злого колдуна, а из-за переполнения каких-то небесных или подземных чанов со страшным варевом. Эти свеи не похожи сами на себя. И венты, и анты, я был в этих краях, даже тут жил… со своим наставником. Но дело в том, что вот эта… тень, которая легла на нас, она ведь застилает не только тех, кто и так был в тени, а всех! Вспомни Ардуус. Вспомни Пуруса Арундо! Даже я, не вхожий в дворцовые покои, почувствовал, что он изменился, разве не так?