— Чего ты хочешь, Зак? — спрашиваю я, глядя на него и гадая, пришёл ли он сюда из чувства вины, беспокойства, любопытства, из-за всего этого? Мне не нужно, чтобы он обращал на меня внимание, потому что он чувствует, что должен это делать. И мне не нужно было, чтобы он перевёлся сюда из какого-то больного чувства долга. Он может быть со мной так мил, как хочет, это ничего не меняет. Его имя всё ещё в моём списке.
— Позволь мне подстраховать тебя, — произносит он, небрежно пожимая своими массивными плечами. От этого движения мышцы на его груди напрягаются, и мой взгляд зацепляется за ткань его футболки, которая натягивается при движении. Боже милостивый. Неудивительно, что тренер был не против взять его в университетскую команду на втором курсе. Зак крупнее любого другого парня в этой школе, включая четверокурсников. Держу пари, он давит парней на поле. — Персонал не знает о сегодняшней вечеринке. Это будет нелегко.
Я улыбаюсь.
— Какого чёрта тебе здесь нужно? — требует она, неторопливо подходя и становясь рядом со мной. Она такая царственная и дерзкая. Её заменила во Внутреннем круге девушка по имени Илеана Тайтингер, первокурсница, которая сразу же невзлюбила меня, когда на второй день занятий сказала, что я слишком уродлива, чтобы быть Работяжкой. Я добавила её имя в свой список. Замена Эндрю ещё не определена, но я уверена, что, кем бы он ни был, он станет ещё одним персонажем для записи.
— Давай я отведу тебя на вечеринку сегодня вечером. Я не буду держаться слишком близко, но, по крайней мере, позволь мне сопроводить тебя. Ты же знаешь, что эти парни ненавидят меня до глубины души, верно? Им, чёрт возьми, не понравится видеть нас там вместе, — я фыркаю, отводя взгляд туда, где Эндрю ждёт на кровати. Он по-прежнему одет в свою униформу, и хотя он ничего не сказал, в нём чувствуется нетерпение. Я думаю, он рад встретиться с Гэри Джейкобсом на вечеринке.
— Почему они так сильно тебя ненавидят? — спрашиваю я, склонив голову набок и изучая Зака. — Я имею в виду, они предостерегали меня от тебя ещё до того, как заключили своё дурацкое пари. Очевидно, это было сделано не из любви ко мне. Что в тебе такого, что их так сильно беспокоит?
— Мой брат, может, и жестокий придурок, но он никогда бы не зашёл так далеко, как ты. Ты чуть не убил Марни. Ты неисправим, Зак. Отъебись. — Миранда отбрасывает свои волосы и бьёт ими меня по лицу. Я убираю пряди с накрашенных губ, когда она разворачивается на каблуках и устремляется обратно в ванную.
— Так ты думаешь, грехи Крида можно искупить, да? — спрашивает Зак, протягивая руку, чтобы потереть большим пальцем нижнюю губу. — Ты думаешь, что это пари — худшее, что когда-либо предлагал Клуб Бесконечности? Ты определённо пьёшь из чаши наивности, когда дело касается твоего близнеца.
Мои брови взлетают вверх, когда Миранда разворачивается и марширует обратно в комнату, голубые глаза сузились до щёлочек. Вау. Она выглядит точь-в-точь как Крид, когда делает так. Меня пробирает дрожь, и я скрещиваю руки на груди, как будто обнимаю саму себя.
— Что именно это значит? — огрызается она, слова слетают с её языка, как удар хлыста. Я немного съёживаюсь, но Зак просто стоит там, уставившись на нас обоих.
— Если бы я мог сказать тебе, я бы сказал. — Я фыркаю на это, и он переводит взгляд на меня. — Что? Это правда. В тот день, когда они рассказали тебе, что мы с Лиззи сделали, у меня уже был план. Я…
— …собирался сказать мне из жалости и чувства вины? Для меня этого недостаточно, Зак. — Я резко выдыхаю и вызывающе вздёргиваю подбородок. Наши глаза встречаются, и по мне пробегает лёгкий трепет. Он выглядит виноватым, как будто действительно чертовски сожалеет. В его печали есть такая глубина, что заставляет мою кровь петь. Хорошо. Хорошо, пусть он пожалеет о том, что сделал. — Если бы Лиззи не изменила условия пари, что тогда? Что бы ты сделал?
— Марни, — начинает он, его мрачный голос слегка надтреснут. — Я… — Зак просто замолкает, вздыхает, а затем закрывает глаза. Когда он открывает их, та же старая стена возвращается, рушась перед его эмоциями и отсекая их от источника. Он протягивает руку и проводит пальцами по своим коротким тёмным волосам. — Я ничего не могу сказать, чтобы загладить то, что я сделал. Абсолютно. Я пойду.
— Отлично, — говорит Миранда, подталкивая его к двери и открывая её. Он позволяет вытолкать себя в коридор, и последнее, что я вижу, прежде чем она захлопывает дверь, — это его лицо, глубоко нахмуренный рот, печальные глаза. — Какой грёбаный придурок. Я даже не могу