Скверная кровь

Размышляя о своей наружности, в то время как грязные ноги несли меня по тропе, я пришёл к выводу, что ещё меня могут выдать походка, манера говорить, а также осанка и жесты. Ибо полукровке, выросшему на городских улицах, не свойственна та стоическая невозмутимость, которая характерна для чистокровных эльфов. Мы быстрее и громче говорим, чаще жестикулируем. Эльфы – побеждённый народ, покорённый мечом, много страдавший от принесённых людьми невзгод, постоянно принуждаемый к тяжёлому труду: в рудниках и на полях, с унизительными клеймами, в оковах и под ударами бича. Эльфы привычны к любым невзгодам. И мне нужно бы перенять у них это стоическое безразличие ко всему. Необходимо держаться спокойно, избегая любого проявления чувств.

Думая об всём этом, я торопливо двигался по тропе с намерением поскорее уйти подальше, но толком даже не представляя, куда именно. Как мне стало ясно ещё на главной дороге, мои убогие городские умения никак не могли прокормить меня в сельской местности, и дальнейшее лишь подтверждало этот невесёлый вывод.

Путь мой пролегал мимо полей, засаженных кукурузой. Пусть местное название было другим и её початки меньше тех, которые я видел на Земле, а стебли выше, но мой желудок предательски урчал.

На этих полях работали эльфы. И они взирали на меня хмуро. И их можно было понять, не стоило принимать их сдержанность за тупость. Подобно ревнивому мужу, сразу замечающему тех, кто посмотрит на его жену с вожделением, эти работники мигом уразумели, что за чувства пробуждал у меня вид высоких кукурузных стеблей и округлых початков.

В Ролоне пересказывали множество леденящих душу историй об угнездившихся в густых лесах непокорённых эльфах, сохранивших веру и обычаи своих диких предков, – будто они по-прежнему совершают человеческие жертвоприношения, а мясо жертв поедают. В столице это воспринималось просто как занимательные истории, но здесь, в глуши, среди эльфов воспоминания о подобных рассказах будили совсем другие чувства, и я, сглатывая слюну, ускорил шаг.

Вскоре заморосил дождь. Он быстро прошёл, но у меня не было огнива, чтобы развести костёр и высушить одежду. Да и сухого валежника близ тропы не наблюдалось. По небу гуляли свинцовые тучи, и задул холодный пронизывающий ветер. Не прошло и часа, как дождь возобновился. Сначала он чуть моросил, а потом хлынул настоящий ливень. Оно бы и ладно, пусть отобьёт у имперцев охоту за мной гоняться, но самому мне тоже не помещало бы где-нибудь укрыться.

Проходя через маленькую, не больше десятка хижин, деревеньку, я не увидел никого, кроме глазевшего на меня из дверного проёма ребёнка, но вот на себе чужие взгляды почувствовал. В этой крохотной эльфийской деревушке места для меня не было, и я продолжил путь, не задерживаясь. Приди мне в голову просто попросить несчастную горстку овса или кукурузных зёрен – в этом краю на обширных лесных полянах возделывали именно кукурузу, – меня запомнили бы. Я же хотел, чтобы меня принимали за одного из многих путников, возвращающихся с ярмарки.

Дождь всё лил, и я прошлёпал по грязи и через другую деревню. Меня облаяли собаки, а одна даже гналась за мной, пока я не швырнул в неё камнем.

Моя одежда промокла насквозь. Она годилась для тёплого равнинного климата, но здесь я дрожал и ёжился под холодным дождём, обрушившимся на меня, как плохое предзнаменование.

Кукурузные поля и крытые соломой амбары искушали до крайности. Есть хотелось неимоверно, в животе урчало, надо было на что-то решаться, и, поравнявшись с очередным кукурузным полем, я протиснулся между высоких стеблей. Двигался, как змея, стараясь не ломать растения. Пробравшись так метров двадцать, я связал верхушки стеблей и, укрывшись под ними, как под зонтом, свернулся в клубочек и задумался о том, как мало, по существу, знаю о жизни своих эльфийских предков, тех, кто был связан с этой землёй с незапамятных времён. Я жевал твёрдые зёрна кукурузы и чувствовал себя чужаком, на которого удалившиеся в леса и горы эльфийские боги взирали с презрением.

Задремал. Сны посетили мрачные – какие-то бесформенные тени, вызывавшие страх, и по пробуждении остались дурные предчувствия.

Времени было около полуночи, стояла тьма. Дождь прекратился. Потеплело, а чернота ночи наполнилась туманом. Я пытался отгонять остатки ночного кошмара, но тут совсем рядом что-то зашевелилось, и страх охватил меня с ещё большей силой.

Я замер, затаил дыхание и напряг слух. Звук донёсся снова. Рядом определённо что-то двигалось, а поскольку это накладывалось на последствия страшного сна, неудивительно, что мысли мои обратились к самому ужасному: я представлял кабана-секача или охотника за головами, каким-то образом выследившего меня.