Скверная жизнь дракона. Книга шестая (СИ)

Вечером того же дня, кряхтя от боли и мечтая об обезболивающем яйце хитца, я кое-как заполнил отчёт для церкви. С ним Хубар умчался следующим утром. Мы остались вчетвером: я, Клаус и два матона. Боевые маги по ночам сменяли друг друга, когда как я практически не спал. Лишь под утро сон тяжёлым мороком накрывал моё сознание, но избавления от усталости не приносил. И мало было неприятностей, так мы ещё задержались у скверны дольше положенного. Когда я вернулся в академию, то был готов отпилить себе хоть ноги, лишь бы поскорей добраться до припасённых миклов. В груди от постоянной боли горело, а в последнюю ночь лоб аж покрылся испариной. Добытые в Настрайске три микла полностью исцелили меня, но больше их не было.

Ещё до отъезда от скверны, я разузнал у Клауса о предстоящей дуэли. Если раньше мне казалось, что из одной скверной передряги я влетел в другую, то после объяснений я точно понял — из детской песочницы я сам себя бросил в клетку с голодными крокодилами. На этой треклятой дуэли сражаются равные друг другу маги или ученики. Именно поэтому я почти всё время торчал в бараке.

Мы с Касуем оба контрактники первого года, но занятия посещаем разные. С матонами обычные ученики не занимаются; на занятиях с тёмным эльфом я прохожу темы гораздо поздних курсов; начертательная магия у Кузауна где-то местами затрагивает аж третий и четвёртый год обучения, хоть в основном магистор объяснял мне прописные истины, знакомые каждому магу с подмастерья; а восстановление книг в архиве вообще к обучению не относится.

Но главную причину моего вынужденного заточения озвучил в коротком послании Хубар, на второй день после моего возвращения отправив Валдиса Намата, веснушчатого парня по кличке Носок. Пряча от взоров светящуюся татуировку, ошейником обвивавшую кожу, нутон поспешил передать мне конверт с символом Всеобщей Церкви и поспешил уйти.

Хубар держал мой долг от имени церкви, и церковь пыталась оградить своего должника от внезапно упавшего с крыши кирпича, взорвавшейся мастерской или чего похожего. Именно поэтому церковник попросил магистрат «сберечь» меня в бараке. Я лишь засмеялся, прочитав эти строки. Нет, причина крылась в другом.

Из четырёх раз, когда меня такого красивого выпускали из барака — один раз пришёлся на церковь. Церковники вызвали меня поздним вечером, практически ночью, в огромном зале был только старый трихтих и его ученик трихтоних. Сперва пришлось пройти через опостылевшую процедуру дознания, с вполне предсказуемым результатом. Я уже было подумал, что церковники начнут полоскать мне мозг вопросами о произошедшем, вычищая извилины до блеска щёткой для обуви — но вместо этого они лишь осведомились о моём самочувствии и сообщили, что результаты исследования приняты в главном соборе Всеобщей Церкви на южном материке. На этом все новости закончились, меня отпустили обратно в барак. Когда я только собрался уйти — старый церковник пожелал мне успехов на предстоящей дуэли. Он говорил с надменным, торжествующим оттенком в голосе, будто готовился получить долгожданный подарок на день рождения.

Действительно, что может быть приятней, чем избавится от морщинистого недоразумения, ставшего сулином? Может, только если церкви поможет магистрат академии. Хотя магистрат удовлетворил бы любой результат. С благородным домом Миастус всё понятно: в наёмников и недавний поход они вложили много средств. Мотивация церкви тоже ясна: не рушить паритет трёх сил в академии, а избавится от морщинистого сулина, ведь ксат не должен быть частью Всеобщей Церкви.

Но с интересами магистрата всё неоднозначно.

Я первый ксат, кто стал учеником магической академии от начала церковного летоисчисления. На всех двух материках, за непостижимее десятки сотен лет, во всех возможных магических академиях — я первый морщинистый ученик. Магистрату выгодно избавится от такого недоразумения. Особенно, если вспомнить слова тёмного эльфа, что старый архимагистор может видеть истинную магическую природу вещей и живых существ. С другой стороны, магистрат сделал слишком много для моего выживания. И читая копию дневников давно умершего магоса Фласкара Агисароса — я примерно понимал, чего именно хотела академия.

Оставшиеся три раза, когда под конвоем двух матонов меня выводили из барака, пришлись на баню. Я мылся в одиночестве, подолгу наслаждаясь паром и горячей водой. Во второй раз недалеко от бани ошивался мой наставник. Густах сначала растерялся, своим живым пронзительным взглядом впившись мне в лицо, но потом резко кивнул и принялся жестикулировать. Сначала нутон показал руками квадрат, потом как листает страницы в книге, а после показал большой палец, намекая, что сам занялся восстановлением той книги. Четвёртым и последним жестом Густах поднял над головой кулак, подбадривая меня. Я кивнул наставнику в ответ, мысленно пообещав самому себе пересмотреть отношение к этому разумному.