— Где она?
— Так здесь, господин, внутри, проходите.
Будто опасаясь, что его голова физически потеряет связь с телом, мужик поспешил проводить нас внутрь мельницы. Туда, где вполне простой механизм передаточных валов приводил в движение мельничные круги. В помещение никого не было, кроме зерна, облачков муки, мельничных кругов из плотного камня и передаточных валов. Последние гирляндной покрывали магические печати, ритмично мерцая синим цветом.
— Где она? — вновь спросил я, осмотрев комнату.
— Так вот же, — мельник показал на передаточные валы. — Ну, вы ведь маг, на плечах у вас как у других магов. Вы ж понимаете, вот же она.
— Что? — ошарашенно спросил я, отказываясь понимать происходящее. На помощь пришёл лейтенант.
— Не юли. Говори как есть.
— Так что говорить, господин? — запричитал мельник. — Ну так долг-то давно у неё появился, мне батька рассказывал, я тогда малой был. Брат у неё нахватал, чтобы снарягу купить, он авантюристом был, вроде как. Ну, сам сгинул, а долг на неё повесили. А потом пришли какие-то посланники к батьке, бледные все аж трясутся, и говорят, что о её долге знают вот ваши, ксаты, и когда надо, то долг выкупят. Ну, обрадовалась она, и батька тоже рад был — рассказывал, что девка тогда завидной была невестой, красивая такая, статная. Так год шёл, другой, она в полях работала, а долг-то никто не выплачивал. Он же растёт каждый год. Прошло сколько времени, и отца уже прижала нужда, мельница прохудилась. Ну, делать ей было нечего, рабство оформили, и она пошла работать в город, да толку от неё было там, от простой бабы, хоть и рабы. Ну, пошла в бордель, а там и здоровье упало, и… Вообще всё как-то некстати получилось. Там ещё её пытался кто-то выкупить, но она отказалась, лицо ему расцарапала, так ещё и болеть начала. Ой, господин, знаете, всё, почти всё она заработанное на зелья тратила. Эти, лечения, много пила их, всё ждала выкупа вашего. А потом вообще с пузом объявилась. Ну, всё с ней было понятно, но, батька тогда подумал, ну не убивать же её. Повёз в церковь и эту, на шею такую светящуюся печать нанесли ей. Ну она продолжала в борделе, пока совсем ей плохо не стало. В деревне аж месяц почти с постели не вставала, но ждала, это я помню, я уже тогда за старшего был у нас в семье. Вот она ждала выкупа, и ребёнка тоже ждала. И имя придумала даже. И родила, знаете, господин… ну, родила-то она нормально, но это…
Мельник прервался и взволнованно посмотрел на лейтенанта, но тот лишь молча погладил рукоять меча, намекая продолжать.
— Так ребёнка в церковь отдали сразу, как понесла она. И её саму тоже в церковь отдали, ну совсем ей поплохело, сдала она. Мы уж тогда было подумали, что деньги-то наши за долги пропадут и, это, попросили церковь камень сделать светящийся. Ну, камень души. Ну нам в церкви сказали, что душа её будет муки испытывать страшные, но у нас уж совсем плохо по хозяйству стало. Зато вот, валы хорошие, уж сколько лет крутятся. А мука какая получается, вы б знали, господин, воздушная аж вся.
Холодом в моей груди можно было заморозить ближайшую округу. Осознавая всю величину прошедших двадцати семи лет — я медленно перевёл взгляд на передаточные валы и светящиеся на них магические печати, а потом обратно на мельника.
— Что с ребёнком?
— Так в церкви надо спрашивать, они занимаются этими уродами, — мельника аж передёрнуло. — Ух вы бы знали, какая она уродливая уродилась. Так ещё мать ей имя подобрать успела, щас… Мина, Фина, Лина… Ой, господин, дак давно это ж было, не упомню. Но точно помню, что вот вышла она, в руках у повитухи лежит, а мать имя орёт, говорит, как её зовут, да в бреду вся уже, потом покрыта. А эта уродина с виду, девочка как девочка, из наших, ратонов, с ушами острыми — а на спине и бёдрах мех слипшийся. Из тварей поганых она оказалась, господин. Ну мы её спрятали, а на следующий день в церковь их обоих отвезли. Ой, господин, это ж давно было, зим наверно семь или… нет, десять… нет, сейчас, помню тогда…
— Неважно, — сказал я сухим голосом. Действительно, неважно, как давно это дитя появилось на свет. Если она попала в церковь, то либо уже давно мертва, либо умрёт совсем скоро и я ничем ей помочь не смогу. Даже если заявлюсь в местную церковь и начну расспрашивать, то меня пошлют в скверну намного раньше, чем я добьюсь ответов.
Грустно как-то получилось с этой эльфийкой, а теперь в груди звенит странная пустота. Да, я бы не смог ей помочь вообще никак, ибо когда из неё вытащили душу — я всё ещё спал в той тёплой пещере. Но вот эта история, про долг её брата и дальнейшую судьбу — это крайне скверно.
На следующий день после поездки к скверному месту и случая в деревне — чуть ближе к обеду меня проводили к дому графа. Обычно в тёплое время он жил в семейном особняке, в одной из ближайших деревень, но решил на недельку поселиться в городе. Вполне приличного размера трёхэтажный дом стоял в богатом районе, где по бокам мощёных дорог росли высокие деревья.