Скверное происшествие

Господи! Да разве гордым умам нужна простота? Нет, им подавай абракадабру: абракадабра льстит гордецам. Гордецы тешат себя, разбирая несложные путаницы. Простоту они презирают, потому что ищут не истины, но удовольствия. А излюбленное удовольствие людей, получивших зачатки образования – упражняться в мыслеблудии. Ведь любая, самая несносная абракадабра может претендовать на скрытый смысл, постижение коего равняет со Спинозой. А и нужно-то всего: научиться читать между строк да разгадывать причудливые аллегории. И готово дело: вы уже в числе избранных, вы – интеллектуал. А это, знаете ли, всё равно, что в тайное общество записаться: поглядываешь вокруг и млеешь от собственного превосходства. Вот потому-то мало-мальски образованная публика, склонная утверждать себя через мыслеблудие, всегда так расположена к абстрактному в искусстве.

К тому же сегодня подобного рода произведения искусства окружены ореолом мученичества в виде запретов к обнародованию в былые, тиранические времена, резкой оценки критики, непризнания за творцом очевидной гениальности и т. п. Всё это возбуждает к ним особенную, трепетно-ревностную, доходящую иногда до поклонения, любовь со стороны иных интеллектуалов, а более интеллектуалок. Нипочём не согласятся они, что художества эти запрещались зачастую вовсе не потому, что угрожали государственному порядку и строю, а потому что возбуждали в цензорах недоумение...

Тётя Эмилия удивлённо оглядела брата, но тут выражение её лица переменилось. Тётя Эмилия решила сменить гнев на милость и поиграть в снисхождение. Должно быть, это показалось ей эффектным: на глазах у всех снизойти до такого ничтожества, заговорить с ним как с равным и тем совершенно его обезоружить, остальных привести в восхищение, самой же восторжествовать.

– Ты знаешь, – сказала она как будто в раздумье, прищурив и скосив куда-то в сторону глаза – это не всегда так.

Слова она выговаривала с трудом, точно взвешивала их, точно и впрямь пребывала в глубокой задумчивости. Брат недоверчиво всматривался в неё.

– А как? – спросил он.

– Понимаешь, – тётя Эмилия всё ещё щурилась и выдавливала из себя слова, – есть такие имена, не знать которые просто стыдно.

– Ну допустим, – согласился брат, – только это здесь ни при чём. Одно дело – знать имя, и совсем другое – любить творчество.

– Пожалуй, – выдавила тётя Эмилия, всем своим видом показывая, что крепко подумала, прежде чем произнести одно это слово.

– Имя этого режиссёра мне хорошо известно, а его творчества я не люблю. Я считаю его надуманным...

– Ты не прав, – величаво-снисходительно улыбнулась тётя Эмилия, – просто ты не читал роман. Вот если бы ты прочёл роман, ты бы всё понял.

– Во-первых, я и так всё понял, – усмехнулся брат, – во-вторых, я читал роман. А в-третьих, я ведь просто хочу сказать, что всё это можно было выразить гораздо проще. А то хочется крикнуть: «Не верю!»...

Пока он говорил, в тёте Эмилии, очевидно, происходил переворот. Она точно очнулась. Прошёл приступ снисхождения, угасла тяга к братанию, прискучило положение на равных – тётю Эмилию вновь потянуло первенствовать. Лицо её постепенно окаменело, в глазах появилось неприятное колючее выражение. Казалось, ей стоило труда сдерживать себя. Она зачем-то схватила вдруг стоявшую подле рюмку на высокой ножке и принялась с каким-то нервным нетерпением перекатывать в пальцах эту ножку.

– Ну и не верь, – вдруг заявила она ледяным тоном, глядя в упор на брата. – Не верь... Ты, по-моему, просто пользуешься тем, что здесь щадят твоё самолюбие, и злоупотребляешь деликатностью...

Со всех сторон послышалось противное хихиканье, фырканье, всем вдруг понадобилось лукаво переглянуться между собой. Даже мама покосилась на брата насмешливо. А тётя Эмилия, отставив меж тем рюмку в сторону, взялась рассказывать что-то пикантное из личной жизни некоего латиноамериканского писателя.

Это была её излюбленная манера. Если разговор уклонялся от выбранной ею темы, тётя Эмилия, не долго думая, обрывала собеседника на полуслове и открывала новую тему, представлявшуюся ей наиболее интересной или уместной в настоящую минуту...

Переселившись в Упырёвск, тётя Эмилия оставила за собой прекрасную двухкомнатную квартиру в Москве. В эту квартиру она, уезжая, пустила жить брата на всё время его учёбы, предварительно, конечно, договорившись с нашими родителями о небольшой плате. Плата и в самом деле была совершенно незначительная, так что тётя Амалия даже покачивала головой, имея в виду, что тётя Эмилия продешевила.