Скверные истории Пети Камнева

– Идите, идите, Петенька, я тоже устала. А как соскучитесь – заглядывайте, я ведь почти всегда дома. Позвоните только сперва – у соседей есть телефон, они хорошие ребята, разрешают иногда пользоваться… – И нацарапала телефон на клочке. – А на меня внимания не обращайте! – крикнула Настя уже ему в спину. – Что-то нашло, наверное это весеннее обострение…

Петя водворился домой и долго оттирал под душем губы от никотинных поцелуев. Но уже через пару дней Петю охватило знакомое настроение неприкаянности и сиротства. Он смотрел на своих домашних и удивлялся, как может резвиться двенадцатилетняя Лиза, для которой он еще недавно делал домашнюю стенную газету: девизом на месте

пролетарии всех стран, соединяйтесь стояла строка такой судьбе и сам не рад несовершеннолетний гад. Как может беспечно шутить отец, игриво укоряющей матушку за ужином: мол, когда он жил с княгиней Эн-Эн, та никогда серебряные ложки в ломбард не носила. Они пребывали будто в другом мире, и им было невдомек, что происходит с их братом и сыном.

Однажды Петя, как бы между прочим, сказал отцу, когда они перед сном играли традиционную партию в шахматы:

– Знаешь, я хочу взять академический отпуск.

– Зачем? – рассеянно сказал отец, раздумывая над ходом. Потом сдвоил ладьи и спросил: – У тебя опять нелады на факультете?

– Да нет, просто позвали в экспедицию на полгода.

Петя лукавил. У него были значительно более веские причины для побега. Он уже тогда жил не двойной – тройной жизнью, о чем его родителю известно не было. Но об этом позже.

– Что за экспедиция? – вяло поинтересовался отец. Он с неприязнью относился к Петиным фантазиям.

– На Каспий. На корабле.

– А что, это совсем неплохо, – неожиданно сказал отец, как будто испытал облегчение. – Тебе полезно будет встряхнуться. А то ты засиделся, обленился, в бассейн не ходишь, даже зарядку не делаешь.

– Знал бы он, какую зарядку тайком делает Петя! – Может, напишешь что-нибудь, сочинишь путевой очерк, письмо, так сказать, русского путешественника… А с отпуском что-нибудь придумаем. Только уговор: сессию за второй курс ты сдаешь без единой тройки.

Петя воспрял духом. В экспедицию Петю никто еще не звал, но про свое летнее путешествие рассказывал ему один приятель со старшего курса, который прошлым летом плавал на корабле лаборантом и сохранил связи в Институте физики Земли. И, получив согласие отца, Петя вдруг почувствовал, что скучает по Насте. Что ему хочется ей рассказать, как через полгода летом он уедет в Баку, и сядет на геофизическое судно, и будет стряхивать стеком клочья пены с ботфортов, и будет отправлять ей письма из тех портов, в которые они будут заходить, чтобы пополнить запасы пресной воды. И он позвонил ей. Но прежде, чем ехать к Насте, он попытался сообразить, что он о ней, собственно, знает. Оказалось – ничего. Кто эта худая, одинокая, насмерть прокуренная девочка, участвующая в ночных массовках и постоянно думающая о смерти? Что у нее было раньше? И где ее семья?

Ее кто-нибудь обманул? Ее бросили, как подкидыша? Петя купил вина и конфет, сыра, яблок, но был настроен не лирически – решительно.

Почему она ничего не говорит о себе? И откуда она взялась?

Настя встретила его, принарядившись. На ней теперь была белая блузка с вышивкой, а свои прямые светлые волосы она расчесала на пробор и забрала черным бархатным обручем. В тот вечер она не говорила больше о смерти, разве что пробормотала:

– Я тогда сказала… ну в прошлый раз… что не верю в бессмертие.

Конечно, чего там, мы здесь недолго покуражимся и помучаемся, а потом уйдем, и останутся после нас какие-нибудь никому ненужные бумажки, какие-нибудь фотки, которые выбросят в помойку… Но иногда думаешь: а если все-таки… вдруг и вправду душа бессмертна? И есть тот мир. Ведь если я мечтаю об этом, и все об этом мечтают, все человечество много веков мечтает и гадает, значит, что-то такое должно же быть, а? – И, чуть погодя, усмехаясь: – Самоубийство, конечно, старомодный выход, но другого-то никто не предлагает.

Но потом оборвала себя: что это я все болтаю? И попросила Петю рассказать о себе: вы все время молчите. И Петя забыл, что как раз намеревался, напротив, расспросить ее саму, и начал какой-то литературный разговор, какие обычно заводил в подпитии. О чем он болтал, он не мог вспомнить, конечно, но сказал, что увлекался тогда

Гайдаром, точнее, одной мыслью о Гайдаре и Тимуре с его командой.

Мол, эта повесть – типичный рыцарский роман, в нем чернь под руководством Квакина, настоящего разбойника и вождя плебса, осаждает феодальный замок, роль которого играют насмерть огороженные спецдачи тогдашней советской номенклатуры.

– Забавно, – заметил Петя, – доживем ли мы до того времени, когда эта старая история повторится. И разъяренные толпы пойдут грабить нынешние особняки на Рублевке.

– Не хотелось бы дожить,- сказал я. – Но скорее всего так оно и будет. Потому что ты ведь фактически описал последние дни Рима.

Патриции-импотенты сидят по укрепленным загородным виллам, их осаждает разъяренный плебс, а сам город уже грабят варвары Аттилы…

Но продолжай.