— Видите ли… мэм… — начала было Орелия, но что она могла ответить на слова герцогини? Минуту назад она была совершенно уверена, что это маркиз попросил свою бабушку «озаботиться туалетами для мисс Стэнион», а все счета будут отосланы ему, однако разве могла она хоть единой душе доверить свое тайное предположение? Только Саре, взирающей на нее с небес…
Орелия взглянула на герцогиню, на ее некогда прекрасное лицо — в эту минуту оно было исполнено надменности и аристократического превосходства. Что ж, остается только принять с благодарностью щедрую заботу, какую ей предлагает благородная старая дама!
— Благодарю вас… мэм… за вашу несравненную доброту… — с трудом покорно вымолвила Орелия.
Спустя три часа она вернулась в Райд Хауз в совершенном чаду. Никогда бы она не поверила, что станет обладательницей всех этих дивных нарядов, при виде которых у нее захватило дух от восхищения, а также пальто, пелерин и такого белья! Герцогиня решила, что у Орелии должно быть все! И это «все», даже сумки, должно соответствовать тону платьев, а шали — быть связаны с примесью лебяжьего пуха, дабы защищать от вечерней сырости и прохлады. Здесь были также вышитые ночные туфли; невесомые, из тончайшего батиста, ночные сорочки, которые, в соответствии с пресловутым выражением, можно было продернуть сквозь обручальное кольцо; перчатки разной длины, вышитые головные ленты и перья в тон сверкающему стеклярусу, украшавшему платья…
— Хватит, хватит, ничего больше не надо, я умоляю вас! — неустанно вскрикивала Орелия каждый раз, когда герцогиня выбирала очередную вещь из совокупности, составляющей в ее понимании «все», однако ее азартная благодетельница, не обращая внимания на мольбы, приобретала и приобретала, пока Орелия не потеряла этим приобретениям счет, а ведь еще были капоры, шарфы, зонтики от солнца — герцогиня поистине была ненасытна и впала в какой-то экстаз… А может быть, вспоминала молодость, когда подобными же вещами тешила и радовала себя?
Когда наконец они пустились в обратный путь, нагруженные, как караван верблюдов в пустыне, Орелия могла только, задыхаясь от волнения и усталости, бессвязно пролепетать:
— Мэм, смогу ли я… хоть когда-нибудь… отблагодарить вас?
— Да, сможете, если сделаете блестящую партию! — был ей незамедлительный и категорический ответ. — Теперь я уверена, что в этом никаких сомнений быть не может. Вы мне сразу показались хорошенькой, но я и представить себе не могла, какая же вы на самом деле красавица! Особенно вам идет белое, голубое и бледно-зеленое. Запомните, эти цвета — ваши! В одежде этих тонов вы просто воздушны, словно сошли с картин Боттичелли! Вы видели здесь, в холле, его картину «Три грации»? Это, конечно, очень удачная копия, но это неважно! Так знайте, что вы — одна из этих граций, выбирайте любую, и она станет вам отражением, хотя они не слишком одеты, однако движения их, нежная пластика — это все-все-все ваше, милочка, и вы должны непременно знать это и пользоваться тем, чем вас наградила природа, и тогда ни один мужчина перед вами не устоит, уж вы мне поверьте, дорогуша, уж я в этом толк знаю… — И, задохнувшись в этом потоке и помолчав немного после такой бурной тирады, герцогиня добавила тоном, как если бы зачитывала приговор в суде: — И теперь, если у вас есть вкус, вы поймете, что платья, подаренные Кэролайн, совершенно вам не к лицу… Бордо — не ваш цвет!
На это Орелия ничего не ответила: зачем — подумала она — объяснять богатым людям, что у нее был один только выбор: или принять обноски Кэролайн, или ходить голой. Разве герцогиня или ее внук, маркиз, со всеми своими сокровищами и своим положением в обществе могут хоть отчасти понимать, что значит быть бедной?..
— Герцогиня очень богата? — спросила Орелия у Кэролайн, когда они остались одни. Про Боттичелли и его граций она говорить кузине, конечно, не стала. И про приговор относительно цвета бордо тоже предпочла умолчать.
— Господи, помилуй, да вовсе нет! Она постоянно и во всем зависит от того, что ей дает Дариус. Только в прошлом месяце он купил ей новую карету и двух очень-очень дорогих чистокровок для упряжки.
Орелия снова глубоко вздохнула: вот! Значит, она не обманулась, предполагая, кто будет платить за ее новые роскошные, якобы подаренные ей герцогиней наряды, но теперь ее догадка превратилась в неоспоримый факт, и она содрогнулась от гнева. Как он посмел так с ней обойтись? Неужели он не понимает, как оскорбил ее? Однако она была уверена и в том, что, если заявит ему свой протест, он притворится, будто абсолютно не понимает причин ее оскорбленности и обиды и, конечно, даже поклянется, что все эти вещи — подарок его бабушки, а он к этому совершенно непричастен, и она снова и снова молча твердила себе: «Как, как он посмел так поступить!..»