Скверный сон

-- Не желаете ли в приказчики, сударь? -- самого себя спросил Поповицкий и презрительно усмехнулся.

Снизу, с моря, тянуло теплом. И камни на берегу лежали такие красивые, невинные, в тёмном бархате водорослей. Это хорошо, что для смерти создана такая красивая декорация.

По узенькой дорожке, мимо площадки, медленно прошёл какой-то штатский человек, и мимоходом, но очень подозрительно, покосился на Поповицкого. Не забыл ощупать взглядом и притиснутую камнем бумажку.

Надо скорее, -- а то ещё кто-нибудь помешает, пожалуй. Вот только насквозь проникнуться мыслью, что всё кончено. Всё. Все широкие, великолепные возможности. И впереди -- по-прежнему только уроки русского языка и словесности в среднем учебном заведении с правами. Или, в лучшем случае, запоздалое корпенье над диссертацией и какая-нибудь жалкая доцентура.

Нагнулся всем корпусом над сиреневой бездной, зачем-то снял шляпу и положил её аккуратно рядом с бумажкой. И сказал самому себе уже с злостью:

-- Да что же ты наконец? Жалкий ты трус, негодяй! О чём ещё думать?

А думать хотелось, ужасно хотелось -- не меньше, чем броситься. И душа колебалась между этими двумя желаниями.

Штатский человек вдруг вынырнул неожиданно из густой зелени, зашуршал подошвами по гравию площадки, подошёл вплотную к Поповицкому и сказал с той особой настойчивостью, с какой говорят только хорошие полицейские агенты:

-- Circulez, monsieur, s'il vous plait... Circulez...

Словно разгонял уличную толпу.

-- Да я ничего! -- растерянно отозвался Поповицкий на своём родном языке. -- Я, собственно, так себе...

Штатский поднял кверху указательный палец -- и чувствовалось, что его всё равно с места не сдвинешь. Поповицкий забрал шляпу, бумажку и пошёл. Только уже у вокзала подумал, холодея от обиды:

"Почему я не оборвал этого нахала? А теперь уже всё равно... Значит -- не сегодня!"

Дождался поезда и поехал в свой отель, в Ниццу. И по дороге ещё больше укрепился в мысли, что -- не сегодня, а, может быть, даже и не завтра. Между прочис, за пансион в отеле заплачено как раз сегодня утром, и, стало быть, хороший ночлег и обильная пища обеспечены ещё на целую неделю. Почему бы не прожить её всю, чтобы преломить в душе последние грани жизни?

Там будет видно. Захотелось есть.

В отеле ждала телеграмма от Исаковичей: будут завтра утром с экспрессом. Поповицкий вспомнил: ведь сам уговорил их приехать на пасхальные каникулы именно в Ниццу. Твёрдо был уверен, что здесь-то, среди цветов, и под горячим солнцем, отношения с Еленой Андреевной дойдут наконец до долгожданной развязки. А здесь завертелся, заигрался -- и забыл. Теперь этот приезд только вносил новые осложнения. Или, может быть, судьба хочет побаловать именно в эту последнюю неделю?

Поповицкий вкусно поужинал за табльдотом, выпил полбутылки хорошего бургонского, но спал плохо, хотя и принял две таблетки бомурала. Думал, что хорошо было бы, если бы во время погребения симфонический оркестр играл торжественный реквием. А за наглухо запаянным гробом, едва держась на ногах, будет идти Нелли, вся в глубоком трауре. И скажет Исаковичу, который глупо выпучит бараньи глаза:

-- Он погиб, но в моей душе он будет жить вечно! Он был моим любовником -- и я горжусь этим. А тебя я ненавижу!

Думал Поповицкий ещё и о том, что, пожалуй, не следовало ставить четыре раза подряд на двадцать четвёртый номер. О многом ещё думал. Заснул под утро -- и когда вышёл в столовую пить кофе, Исаковичи уже приехали и тоже сидели за кофе.

Сам Исакович -- старый, обрюзглый, очень известный и очень богатый. Неизменно выигрывает самые запутанные гражданские процессы и зарабатывает несметные деньги. Всего только два года, как вышла за него замуж Нелли. Ангел в объятиях Вельзевула.

Адвокат широко открыл объятия, -- хотя обнять, как следует, не мог: слишком коротки руки и слишком велик живот. Нелли, конечно, встретила очень сдержанно, -- как будто только вчера расстались. Она удивительно умеет скрывать свои настоящие чувства.

Взаимно справились о здоровье. Исакович критически посмотрел на Поповицкого и причмокнул:

-- Что-то вы ещё не поправились, батюшка... Или на удовольствия приналегли немножко? Да оно и понятно, разумеется. Тут, батюшка, и вино, и женщины... за первый сорт.

Хотя бы жены постеснялся. Поповицкий нахмурился и сделал строгий выговор гарсону за недостаточно свежее масло.

Поместились все трое за одним маленьким столиком. И Поповицкий уселся так, чтобы быть поближе к Елене Андреевне. За разговором ещё придвинулся и тронул соседку за колено. Это -- шаблон, но ведь это всегда действует. Нелли подняла брови.

-- Простите... Я, кажется, вам мешаю?

Похоже даже на излишек сдержанности. Всё равно, Исакович ничего не мог бы заметить. А, впрочем, женщины на этот счёт опытнее, и у них есть инстинкт. Как бы то ни было, Поповицкий чувствовал себя почти счастливым и на мгновение даже забыл о том, что случилось вчера. Напомнил, конечно, адвокат, который в своё время, по знакомству, принял на себя хлопоты по утверждению в наследственных правах.