Скворец №17 (рассказы)

Конечно, он шутил и никого не собирался бить графином, но все же, гогоча и опрокидывая друг друга, ребята кинулись из кабинета. Поднялся веселый шквал, и этим шквалом вынесло всех не только из кабинета и прихожей, но и выдуло из-под окон, а вот Иринку непонятным образом отбросило за шкаф, в тесный угол, заставленный транспарантами, флагами и барабанами. И так стремительно было бегство, что Иринка не успела собраться с духом, чтобы со всеми побежать на обед, а когда пришла в себя, было уже поздно — в кабинете уже никого не оставалось, кроме Григория Александровича и солдата Олега Семеновича. Что же ей было делать? Выйти из угла и оказаться перед взрослыми — значит, навести на подозрение, что она специально пряталась там, чтобы шпионить. Тогда она решила, что лучше остаться в углу, затаиться мышкой и уже без опаски рассмотреть солдата Олега Семеновича, а заодно послушать, о чем станут говорить взрослые.

Однако, оставшись наедине, взрослые почему-то ни о чем не стали говорить, а подозрительно запыхтели. Григорий Александрович мычал и бормотал какие-то непонятные слова.

— Ну и даешь! Без разведки прямо в бой? Эх, молодо-зелено! Сразу набок — вон чего захотел! Ну, шалишь, мальчик, шалишь! Уф!

И вдруг замолчал, продолжая пыхтеть. Иринка не видела взрослых из-за бархатного знамени, и ей показалось странным, что за все то время, что Григорий Александрович кряхтел, произнося разные слова, солдат Олег Семенович не произнес ни слова.

Иринке вдруг стало страшно за директора. Она шевельнулась и нечаянно грохнула барабаном и затихла, прислушиваясь. Осмелев, отодвинула бархатный краешек и увидела, что Григорий Александрович жив, что он и солдат сидят и ломают друг другу руки, жмут изо всей силы, кто кого пережмет и придавит руку к столу.

Иринка сразу успокоилась и прислонилась к транспаранту. Транспарант отклонился и произвел грохот, и грохот этот продолжался до тех пор, пока она приставляла транспарант на старое место. Взрослые замерли в схватке и, наверно, совсем не слышали шума. Тогда она совсем осмелела и высунула голову из-под знамени, чтобы получше рассмотреть, чья же рука ближе прижата к столу, как вдруг Григорий Александрович выскочил из-за стола и хлопнул солдата по плечу. Причем нос его побелел — это Иринка заметила.

— Молодец, ну! Да ты, брат, гири, наверно, таскаешь по утрам? Не рука — станок! Мне ещё никто так долго не сопротивлялся, а ты выдержал целых пятнадцать минут. Терпел и молчал. И не сдавался. Уф!

— Вы тоже сильный, — сказал солдат Олег Семенович. — Даром, что старый, а упрямый, как конь. У вас теперь рука долго болеть будет. Знал бы, что вы так будете силиться, я бы сразу сдался. Разве можно так? Вы же старый человек, а я был первый штангист в полку. Может, вам водички выпить? Вы садитесь…

Григорий Александрович сел, выпил два глотка, закрыл глаза и посидел молча с закрытыми глазами, пока его нос с горбинкой снова не стал смуглым.

— Ты мне, Олег Семенович, мозги не крути — первый штангист в полку! А кто я, по-твоему? Я в войну был первый жимист в танковой дивизии, не было жимистей, чем я! Я сваливал руку самому генералу Артамонову, а уж его никто не валил во всей танковой армии… А ты мне — первая штанга в полку! Я, брат, гусеницу с танка снимал вот этой рукой, а ты мне — первая штанга в полку!

Иринка подумала, что солдат зря старался — все равно Григорий Александрович пережмет его. Если он самого генерала сваливал, то простого солдата обязательно свалит.

Пока Иринка подводила итог поединка, над столом опять склонились две головы: черно-белая директора и с короткой светлой челочкой голова солдата. Теперь они что-то рассматривали, но что именно, сквозь щелку не было видно.

Иринка встала на барабан, чтобы увидеть, что они рассматривают, но барабан выскользнул из-под ног. Иринка успела закрыть уши, чтобы не слышать грома, а когда гром утих, в носу стало щекотно и захотелось чихнуть, но она сдержалась, открыла глаза и увидела в щелку, что Григорий Александрович держит в руке пистолет с маленькой черной дырочкой и целится прямо в нее.

Не успела Иринка спрятаться, как пистолет выстрелил. Грохнуло так, что треснули стекла, обрушились стены и упал потолок. Выстрел попал Иринке прямо в сердце. Она, как стояла, так сразу и умерла. её больше не стало на свете, потому что она себя больше не видела и не слышала. Но минуту спустя ей стало опять нестерпимо щекотно в носу, и она, как ни старалась, не выдержала и чихнула. И поняла, что умерла ещё не совсем до конца, что она ещё немножечко жива, потому что вдруг услышала громкие голоса, сперва неясные, а потом все болеё отчетливые.