Скворцы

Затем Лиса благополучно пропустила мимо ушей намёки на то, что здесь сейчас будет жарко и грязно — и осталась в том же тенёчке, в котором её пристроил Кот. Отсюда, из самого центра крыши, открывалось приволье — далеко-далеко перед нею виднелись пойма Москва-реки и высотка Университета. Чуть правее без труда распознавались просторы Гребного канала и Крылатские холмы, но Олеся тогда этот район города знала плохо, поэтому для неё так и остались загадкой те просторы и пригорки.

Она перевела взгляд на ребят — взглянуть, как готовится площадка к работе. Лёша и Браун в четыре руки скидывали в помойку Карлсона пласты отслужившей своё гидроизоляции. Внизу, правда, стоял контейнер специально для всего этого мусора, но не возить же его на лифте? Трам-тарарам от грохающихся во двор кусков поднимался, хоть беруши вставляй, — так ведь, и мы тут не загораем! К тому же, лето — большая часть жильцов если не на работах, то наверняка в отпусках. Сашка тем временем ногой раскатывал рулон, вымеряя нужную для пока ещё лысого участка длину. А экстремал Кот запалил горелку зажигалкой, причём с нарушением всех возможных правил ТБ, да ещё и прикурил потом от ревущего пламени свою излюбленную беломорину. Одно слово — красавцы.

Кто-то однажды сказал, что можно бесконечно смотреть на горящий огонь, текущую воду и чужую работу. Правоту острослова Олеся в тот день осознала сполна.

Пламя, которым до состояния слегка плавленого сыра ребята прогревали изол, прежде чем накатить его на крышу, это пламя завораживало злым сиянием и рёвом — если вы когда-нибудь стояли на лётном поле и видели неистовые глаза дьявола под крыльями уходящего в небо «истребка», вы поймёте, что околдовывало Лису до неподвижности. Рождённый жаром работающих мышц тёк по загорелым спинам горячий пот, и темнели от этой человечьей воды пояса стареньких драных джинсов, низведённых до ранга шорт. Темнели и тут же просыхали на ветру, который всегда гуляет по-над крышами, и едким инеем проступала на ткани соль.

За несколько прошедших дней ребята сработались до состояния команды — причём, если Кот и Скворцов уже знали друг друга, как облупленных, то Брауну и Лёше пришлось сложней. Но — они справились.

Да разве есть хоть что-нибудь, с чем они — и не справятся? Они же мужчины! Такие родные все, и такие разные. Кряжистые и высокие, с широкими спинами и крепкими бёдрами, весёлые и умные, добрые и задиры… и где-то есть среди вас один, единственный, от огня которого захочется пригреть искру, чтобы засияла на свете ещё одна жизнь.

Олеся глубоко вздохнула — её охватило странное чувство… словно бы голод, но — не голод. Прозвучала неповторимой красоты мелодия — и унеслась дальше, и заболело без неё под сердцем — нежно заболело и сладко.

А над городом плыл долгожданный зной, вокруг прохожих томно обвивался утончённый аромат лип, возле станций метро выстроились шеренги пожилых женщин — в тот день нарасхват покупали у них пиво. И никто из всех этих людей ещё не знал, что уже другой рукой написаны новые строки в книге их общей судьбы.

* * *

«…вон, Котяра какой — плечистый и плотный. Макушкой я ему едва до подмышки, а он почему-то кажется ниже ростом… интересно… наверное, и дети Киркины будут такие же крепыши, — даже дочки.

Браун… Давид ты мой Микеланджельский… чёрт!!!!!!!!

А Сашка, Сашка-то — весь в меня, чудо! Вот бы и племянники — такие же! Да что я?! У Шурупчиков будут свои чудушки, похожие сразу на обоих. А мои дети будут похожи на меня и моего… Мои дети. Нет, не так — наши. На-ши. Какое же это все-таки чудо! Ведь это самая что ни на есть фантастика — были двое людей чужими, а родили ребёнка и оказались — родные!

Так хочется стать мамой!!!!!!! Первой чтоб — девочку, а после — сыночка. Но как быть с отрицательным резус-фактором? Бабушка сказала однажды — для женщин это проклятие, и что маме и нам с Сашкой очень повезло с папой — у него тоже был резус-минус.

Лёша… Правду говорят, женщины — гибкие, а мужчины — пластичные. Вот, и ты…», — Олеся перелистнула страницу дневника, чтобы продолжить запись, и вдруг удивилась яркой картинке воспоминания: а ведь, ни с кем и никогда не танцевалось ей так спокойно и хорошо, как с Лёшей. Она отложила ручку, опустила подбородок на сцепленные в замок пальцы. Взгляд устремился в окно, и проворные ласточки-мечты защебетали в поднебесье.

В то утро Лиса вскочила вместе с Сашкой и Алькой, проводила их на работу и присела к дневнику. Но оформиться в слова новая мысль не успела, и размышлизмам не суждено было чернилами впитаться в бумагу — без стука вошла Нинель, в последнее время зачастившая к Лисе на кофеёк и сигаретку перед уходом на работу.

— Ну, мать-кормилица, почему ещё не на вахте? — Нинель, как обычно, не отказала себе в удовольствии мягонько подколоть Лису. Та уже попросту пропускала эти шпильки мимо ушей — на каждый чих не наздравствуешься.

— В овощной сейчас пойду, всё куплю, тогда и.

Старшая подруга чуть сбавила обороты:

— А что нынче у мальчиков в меню?