Сквозь ад за Гитлера

Командир роты подошел к обер-фельдфебелю Ланге, и оба какое-то время беседовали, хихикая. Потом Ланге, улыбаясь до ушей, зашел ненадолго в дом и вернулся оттуда с газетой, которую тут же свернул в виде шляпы-треуголки. Мне было приказано снять каску и вместо нее надеть треуголку из газеты. Потом мне вручили длинную палку, которую я должен был зажать между ног, и в таком виде я должен был проскакать перед всей ротой выкрикивая: «Я бедный танкист, езжу туда-сюда, пока не застряну». Я сгорал от стыда, но, надо сказать, мои товарищи отнеслись ко мне с пониманием, хотя кое-кто и хихикал, большинство же стояли с каменными лицами. Только обер-фельдфебель и офицеры отвели душу и вволю погоготали. Потом меня препроводили в какой-то амбар, где заперли на замок. Плюхнувшись на солому, я тихо стонал от злости и унижения, а потом принялся молотить по полу кулаками, повторяя: «Ах вы, ублюдки проклятые!»

Чуть успокоившись, я стал вспоминать об отце, о том, в чем он неоднократно пытался убедить меня. А предрекал мне он следующее: или научусь философски смотреть на этот прогнивший статус-кво, или же армия превратит меня в жалкого робота, в бессловесное ничтожество. И здесь, в этом прогнившем амбаре, я чувствовал себя жалким ничтожеством и постепенно начинал понимать то, что тогда подразумевал мой отец. Сколько же все-таки личной свободы остается мне? И посвятил все эти три дня пребывания в амбаре размышлениям на эту тему. Когда же истек срок ареста и я должен был предстать перед командиром роты, то вдруг понял, что тот утратил надо мной всякую моральную власть. Глядя ему в глаза, я вспоминал отца, думал о том, как бы он гордился мной, если бы смог прочесть мои мысли тогда.

Мне всегда нравилась спокойная, теплая дружеская атмосфера наших вечеров, когда мы вместе усаживались за стол поиграть в карты или шахматы при свечах — единственном доступном нам источнике света. Двое из нашего расчета играли на губных гармошках, расположившись на одеялах, они вполголоса затягивали песни. Мелодии эти нравились даже нашим русским хозяевам, стоило только прозвучать губной гармошке, как мать и сын прекращали споры и начинали слушать.

Однажды в полдень мне понадобилось сходить на другой конец деревни принести пару канистр бензина для танка. По мостику взад и вперед шагал пожилой охранник, следя за холмами и густым подлеском в долине реки. Солдаты из других частей редко приезжали в нашу деревню и, как правило, на транспорте, но не пешком. Поэтому я был несколько удивлен при виде двоих солдат, шедших мне навстречу. Один был в черной форме танкиста, другой в обычной, серо-зеленой. Я даже не заметил, откуда они здесь взялись. Поравнявшись с ними, я поздоровался, бросив «привет!» В ответ оба захихикали, как дети, и без слов кивнули мне. Поставив пустые канистры на землю, я высказался о погоде, показав на покрытое облаками небо. И в этом случае их реакция показалась мне глуповато-странной: оба тоже ткнули пальцами в небо, так и не сказав ни слова. Я просто взял канистры и продолжил путь. Оглянувшись, я понял, что они, глядя мне вслед, обсуждают меня.

Добравшись до бензовоза, я рассказал об этой встрече нашим солдатам, но никто из них этой парочки не видел. Когда я шел назад, они куда-то исчезли, меня еще поразило, как это они смогли столь быстро пропасть неизвестно куда. И когда я спускался по склону, вдруг над моей головой просвистели пули. Вокруг не было ни души, я, бросив тяжелые канистры, тут же скрылся в кустах. Перепугавшись до смерти, я лежал ничком на влажной болотистой земле, не смея пошевелиться, пока не прибыли двое моих помощников, тоже с канистрами в руках и не поинтересовались, от кого это я прячусь в кустах. Я рассказал им о том, что случилось, мы внимательно оглядели местность, но ничего подозрительного не обнаружили. Вернувшись в деревню, я доложил об инциденте; один из лейтенантов высмеял меня, заявив, что я видел привидения. Разозлившись, я залез в танк и больше не заводил разговоров на эту тему.

На следующую ночь вдруг прогремел взрыв. Все мы выскочили из домов и увидели, что один из наших грузовиков объят пламенем. Потом раздалась стрельба, и было непонятно, откуда вели огонь. Мгновение спустя, раздались еще два взрыва. Наш танк, стоявший чуть поодаль от остальных, вспыхнул, как свечка, затем взлетел на воздух небольшой склад боеприпасов. В общем, начался настоящий фейерверк. Все мы в панике заметались, не зная, что делать, и тут из темноты прогремел еще один выстрел. Кто-то вскрикнул, попали в одного из наших солдат, но ранение оказалось пустяковым, но боец был испуган не на шутку. И в этот момент из темноты прозвучало: «Ihr deutsche Schweine…»[12]