Сквозь игольное ушко. Сборник

Кайф пришел к Малышеву уже в машине «Скорой». Старенькая машинка, трясясь на ухабах, пилила от Сокольников к госпиталю Бурденко едва ли не целый час. Но он уже не замечал времени, не ощущал никаких неудобств от резкого торможения и тряски. Он пребывал в блаженной нирване – и оттуда, из параллельного мира, снисходительно наблюдал за всем происходящим. Кстати, не отключаясь и не дурея, как от алкоголя, а «в здравом уме и твердой памяти»! И не было никакого «улета», никаких видений – просто душу охватило чистое чувство радости. Было ощущение, что «все хорошо». Левая сторона уже идет на поправку. Мучительная ноющая боль исчезла – как и не бывало, и вообще – в Бурденко, как сказала все та же Лиана Геннадьевна, «ставят людей на ноги»!

Эйфорическое состояние не покинуло его и тогда, когда «Скорую» с Малышевым затормозили у дверей в приемный покой госпиталя. Забегали Лиана Геннадьевна и врач, вели какие-то переговоры. Настроение Венька оставалось «фиолетовым». Подумаешь – не возьмут в Бурденко! Поедем назад, в районку: и там получится завтра же отлично выспаться – под наркозом! И вообще, ведь просил он Высшие силы помочь? Или не просил? А раз так – пусть сами делают как лучше. А он – он продолжит получать удовольствие, пусть и неизвестно от чего…

Переговоры в итоге завершились положительно. Веньку приняли-таки в госпиталь, где «людей ставят на ноги», занесли в палату, где кроме него лежал еще важный старик, по-видимому какой-то блатной. Сначала старик даже обрадовался – подселили хорошего соседа! Венька улыбался ему, улыбался сиделкам, и лечащему врачу, и Лиане Геннадьевне. Веньке все было в кайф. Он охотно перелег с носилок на мягкую кровать, снисходительно выслушал сурового главного хирурга, устроившего и лечащему врачу, и Лиане Геннадьевне форменный разнос за «внепланового больного». С нескрываемым удовольствием съел небогатый больничный ужин. И где-то около девяти с наслаждением погрузился в долгожданный сладостный сон…

Снилось ему, как он, молодой, стройный и ловкий, бежит по переходу на свидание к Маринке – бежит с огромным букетом, который держит в здоровых, без гипса, сильных руках…

Действие лекарства закончилось к утру. Сразу, без перехода, навалилась черная безнадега, расхотелось и улыбаться, и чистить над пластиковой миской зубы, тем более что на них еще стояли железные дужки – для фиксации сломанной челюсти. Как раз утром в палату привезли одного «подранка» – офицера с неудачно поломанной на учениях ногой. Так же как и Малышев, офицер с каталки перевалился на койку. Тотчас санитары зафиксировали его больную ногу на вытяжке. И офицер, почему-то с недовольной миной, откинулся на больничные подушки, не глядя на двоих товарищей по несчастью. Следом за санитарами в палату, не здороваясь, ввалилась его жена, небольшая, толстоватая, но юркая хохлушка, и принялась обхаживать болезного мужа: заполнила тумбочку сухпайком, на маленький столик посреди палаты водрузила переносной телевизор и мигом приладила проводки-антенны. Не замолкая ни на минуту, включила ненаглядному развлекательную программу. Хотела было кормить его, чуть ли не с ложечки, но явился лечащий врач – заполнять историю болезни, и супруге пришлось ретироваться. Всю эту мелкую больничную суету Малышев запомнил по одной причине: пока врач расспрашивал новенького, на экране «телика» мельтешил какой-то сумбурный фильмец. И когда между очередными кадрами втерлась очередная же реклама, Венька почему-то именно на ней остановил внимание. И реклама-то, в общем, была примитивная, и что рекламировали, толком непонятно. Запомнились только живые желтенькие цыплята на фоне каких-то пакетов. И эти обыкновенные пушистые живые комочки вдруг больно, будто толстой иглой, укололи прямо в сердце Веньки. Из глаз сами собой полились слезы – и так отчаянно захотелось лежать здесь, в палате, с простым переломом, как у офицера, или с отрезанной шишкой подагры на ступне, как у старого вояки! Никто пока не обещал ему, что он снова сможет ходить – как все, на двух ногах. Теперь это могло только присниться. Как и встречи с Маринкой, о состоянии которой ему не хотели или не могли говорить…

Стесняясь своих слез, Венька отвернулся к стене – возле нее и стояла его кровать, – насколько позволяла вытяжка на бедре, и до конца дня так и не смог взять себя в руки…

А на следующий день его снова, уже в госпитале, навестила мать – слава богу, без тетки! – с совершенно неожиданным подарком – целой бутылкой замечательного пятизвездочного «прополиса»! Настроение, конечно, слегка приподнялось. А вот дальнейшие действия матери вызвали полное недоумение – он даже подумал: а не едет ли у него потихоньку крыша от горестных событий? Хотя, в общем, горевать ему было особенно не о чем. Он человек взрослый, семейный, самыми неутешительными прогнозами по поводу его травмы врачи с ней, видимо, не делились. Да и не сказать, чтоб мать уж так особенно любила его, тем более после своего нового замужества. Скорее уж переживать следовало Маринке…