Сквозь игольное ушко (сборник)

Не родись красивой. Не родись богатой.
Памятник. Ограды. Мрамор дорогой.
После нас на камне остаются даты
И короткий прочерк – от одной к другой.
Горестная надпись. Аккуратный почерк.
Все цветы увянут – лучше муляжи!
Сколько уместилось в этот тонкий прочерк?
Уместились годы. Уместилась жизнь.
Посидите рядом, не гоня усталость.
Помяните молча, опустив глаза.
В беспокойном мире – что еще осталось?
Детская улыбка. Взрослая слеза.
Нам – не вышло время. И пока мы живы,
Обновим кормушку – на зиму, для птиц.
Надо научиться просто быть счастливой —
Оттого, что солнце. От веселых лиц!
Как там нас помянут – это ли забота!
Нашим горьким датам время не пришло.
Стоит научиться отдавать без счета —
Своему, чужому – радость и тепло…
Ничего не страшно. Ничего не будет.
За оградой ели – чудо хороши!
Все свое богатство я оставлю людям —
Золотой и звонкий мир моей души…

Глава 16

А когда умерла мать Любочки, Веньке впервые предоставилась возможность стать жене настоящей опорой. Пользуясь коварной «поддержкой» препарата, он не ударил-таки в грязь лицом. Выпросил на работе безвозмездную ссуду; заключил договор с ритуальным агентом. Даже снял кафе для поминального обеда, чтобы собрать Любочкину родню. Правда, прощаться приехали только родственники по матери. Зато горевали – и пили – от души. Вот когда Венька по-настоящему оценил, каким душевным человеком была покойная теща. Какой деликатной и ненавязчивой было ее финансовое в основном участие в жизни их семьи. И еще раз удивился, когда осмыслил, сколько чудных качеств переняла от матери его Любочка, Любаша. Даже нежно окрестил ее про себя «домашним именем» – Люлюшка. Вообще достойно и с приличествующей случаю грустью провел поминки. Сам – не пил (по мере привыкания к препарату тягу к спиртному отшибло напрочь). И сам, лично, отвез домой свою Люлюшку, поражаясь жгучему горю в ее глазах…

Так и пошло в жизни Малышева – поминки за поминками: на девятый день; на сороковой; на полгода; на год. Тещины поминки он называл «нашими с Любой» и старался максимально взвалить заботы на себя. На поминках же матери всем распоряжались отчим и злобная тетка. Венька сидел гостем, скучал и пялился на Ленчика, чрезмерно располневшего, в кургузом костюме и с дорогим мобильником в руках. А через год, когда пришла пора ставить памятник, Венька опять прочел новые стихи:

Собачье соло

Как надрывно воет пес бездомный!

Чье-то горе близко подошло…
Друг-сентябрь, слякотный и темный,
Отчеркнул тридцатое число.
Дай мне лапу, мудрая собака!
Может, ты ошибся невзначай?
Или впрямь – кому-то время плакать,
Ожидая позднего врача…
Я тебя, беднягу, не обижу —
Вынесу костей и молочка.
Что ты видишь – то, что я не вижу,
Без очков не вижу – и в очках?
Кто там горько курит на балконе,
Матеря сентябрьскую грязь?
Чья душа, слетев на подоконник,
Смотрит нам в глаза – в последний раз?
Кто спешит на «Скорой» по аллее;
Кто несет прощение грехов…
И кого – всех жальче – ты жалеешь,
До нутра собачьих потрохов?

Прочтя их, Венька вдруг подумал: «Я могу сказать, что брак у нас счастливый. А как думает Люлюшка?»

Этот вопрос долго не давал ему покоя. А разговор об этом состоялся как-то непроизвольно.