Дорога привела к одинокому красному домику на скалистом холме. Домик резко выделялся на фоне снега и покрытых инеем скал, и даже окна в нем рдели, отражая закатное солнце.
— Ну, вот и приехали! — важно возвестил Карлсон. Он слез с облучка, привязал лошадь и с силой толкнул дверь.
Владимир Ильич отметил, что ни в одном финском доме он не видел замков или прочных запоров.
Небольшая комната-кухня, куда они вошли, блестела чистотой. На полу разостланы светлые домотканые половики, бревенчатые стены украшены самодельными ковриками, на полке у большой печки сияют начищенные медные кастрюли. От печи до стен, под самым потолком, протянулись тонкие шесты, а на них нанизаны круглые и плоские, как лепешки, хлебы.
Карлсон о чем-то вполголоса переговорил с хозяином, кивнул хозяйке и торопливо ушел. Он должен был поспеть на дежурство.
Владимир Ильич сел рядом с рыбаком на широкую скамью и сказал по-шведски:
— Друг, мне нужно как можно скорее попасть в Стокгольм. Как это сделать?
Рыбак коричневым суковатым пальцем набивал трубку. Он молчал, так как не мог делать разом два дела — набивать трубку и разговаривать. Наконец трубка разожглась, он затянулся, окинул медленным взглядом своего гостя, словно оценивая его силы, и произнес:
— Дет гор инте! Не пойдет! Нет дороги. Ни пешком, ни на лодке. Надо ждать, пока станет лед.
Гость вынул из кармана словарик, полистал его и спросил:
— А когда лед станет?
— Это знает один господь бог.
— Те-те-те! — воскликнул Владимир Ильич. — Вы сказали: ни пешком, ни на лодке. А если и пешком и на лодке? Идти по льду, а лодку толкать перед собой. Я видел, так однажды шли рыбаки по Финскому заливу. — Владимир Ильич жестами показывал, как это будет выглядеть.
— Дет гор инте! Не пойдет! — упрямо твердил рыбак. — Лед не выдержит человека, лодка не пробьется через ледяную кашу. Надо ждать, пока станет лед.
Рыбак отвел гостю каморку, служившую спальней.
Утром Владимир Ильич поднялся вместе с хозяевами. Умываясь в кухне, он заметил, что за ним наблюдают большие любопытные глаза.
— Пойди, пойди сюда, давай познакомимся!
Из-за печки вышел мальчуган и отвесил гостю поклон:
— Вильхо.
— Мюллер, — в тон ему назвал себя Владимир Ильич. Жена рыбака, приглаживая белые волосы на голове мальчонки, рассказала профессору, что это их племянник, он живет с родителями на дальнем острове, где нет школ, и приезжает сюда на зиму учиться.
— Ты идешь сегодня в школу? — спросил гость, полистав книжечку.
Вильхо приподнялся на цыпочки и прокричал:
— Не-е-ет! Я у-чусь три ра-за в не-де-лю!
— Почему ты кричишь? — поинтересовался профессор.
— Чтобы ты лучше меня понял.
Тетка Тайми зашикала, дядя Вейно кинул на дерзкого мальчишку свирепый взгляд, а гость запрокинул голову и так хорошо и радостно рассмеялся, словно ему на крючок попалась большая семга. Он вытер глаза, заглянул в словарик и уже серьезно сказал:
— Ты совершенно прав, Вильхо. Когда плохо говоришь на иностранном языке, походишь на глухонемого.
Хозяйка поставила на стол большую миску, полную печеной салаки. Хозяин встал на скамейку и аккуратно срезал ножом с шеста два хлебца. Хлеб был жесткий, как железо, его пекли один раз в месяц и подвешивали к потолку, чтобы высох и чтобы достать его было не легко. «Вот так же впрок пекут хлеб земледельцы всего мира», — подумал Владимир Ильич.
Хозяин словно угадал мысли гостя:
— Салаку море бесплатно дает, а хлеб — его надо на скалах выращивать и каждое зерно потом поливать.
— Пожалуйте к столу, господин профессор, — пригласила хозяйка.
После завтрака Владимир Ильич разложил в каморке на столе таблицы и стал выписывать на листке бумаги длинные столбцы цифр.
Вильхо стоял у двери спальни и наблюдал.
Рыбак подозвал племянника:
— Никому не говори, что к нам приехал гость. Если кто спросит, есть ли у нас чужие, отвечай: никого нет.
— А почему нельзя похвалиться, что у нас в доме гость? — удивился мальчуган.
— Чтобы люди не завидовали. И нельзя задавать так много вопросов, скоро станешь седым, — рассердился дядя. — Не мешай ему. Садись за уроки.
Вильхо взял в руки книгу.
Рыбак вытащил из угла на середину кухни сеть, устроился на полу и принялся латать дыры. В умелых руках замелькал челнок. Поглядывая в приоткрытую дверь спальни и вспоминая слова Карлсона, Бергман думал: «Неужели это и есть самый сильный враг царя? А с виду — обыкновенный учитель».
Владимир Ильич приступил к заключительной главе «Аграрной программы». Он заканчивал 26-ю тетрадь. Свыше четырехсот страниц уже написано за последние недели. Конечно, можно было бы сделать больше, но эти переезды…
Чистых тетрадей больше нет. Владимир Ильич вышел на кухню и спросил у хозяина, нельзя ли купить в лавке несколько тетрадей.
Вильхо вскочил на скамейку, вынул из шкафа тетрадь и протянул гостю:
— Хочешь, дам одну?
Владимир Ильич покачал головой:
— Одной мне мало.
Вильхо достал еще: отец купил тетрадей на целый год.
Это были обыкновенные ученические тетради в синих обложках с белой наклейкой посередине.
Вильхо удивился: профессор, а пишет в школьной тетради.