«Гарри ждет тебя в гостевом домике, мне надоело уже записки прятать, сама дойдёшь. Это я – Мэтт, вы сейчас там сидите, едите, так что я бегу к вам, страшно здесь одному бродить. Идти, короче, к домику». В темноте я еле разобрала корявый почерк Мэтта, он явно торопился. Я собрала все оставшиеся записки, которые он поленился разложить дальше, и пошла к гостевому домику. Ну вот, убил всю романтику блондинчик. Я взглянула на оставшуюся стопку записок, как я и предполагала, это был стих «Аннабель-Ли». Обойдя дом, я направилась к заветному домику, где жили девочки. Похоже, и они в сговоре с Гарри, сегодня они мило сидели и болтали, ничем не выдав себя. Я начала шептать стих себе под нос. Гарри любезно снова поменял имя Аннабель-Ли на моё, и ещё он убрал из стиха все негативные моменты истории любви.
«И любовью дыша, были оба детьми
В королевстве приморской земли.
Но любили мы больше, чем любят в любви,
Я и нежная Эмили.
И, взирая на нас, серафимы небес
Той любви нам простить не могли.
Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли,
Но, любя, мы любили сильней и полней
Тех, что старости бремя несли, —
Тех, что мудростью нас превзошли, —
И ни ангелы неба, ни демоны тьмы
Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Эмили.
И всегда луч луны навевает мне сны
О пленительной Эмили:
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда
Обольстительной Эмили;
И в мерцанье ночей я всё с ней, я всё с ней,
С незабвенной – с невестой – с любовью моей —
Рядом с ней распростерт я вдали,
В саркофаге приморской земли.»