Сквозь ночь

Изменилась форма деревенских домов — здесь они были цвета сухой глины, кубики с плоскими кровлями. Расширились дали, подтушеванные размытым туманом; из него рождалась, как на японских гравюрах, гряда причудливых гор. Старик в остроконечной папахе ехал на беломордом ишаке, свесив ноги; старуха шла впереди. Их обогнал трехколесный хлопковый трактор. Среди полей появились нагие кладбища с торчащими из земли закругленными каменными плитами, похожими на скрижали; здесь пишут на могильном памятнике профессию: «Мамед-Оглы Гаджиев, портной…»

У автобусной станции продавали айву. Кирпичная круглая башня старой крепости виднелась на плюшево-зеленом холме, внизу протекал арык. Под открытыми навесами сушили табак на длинных веревках. Мы подъезжали к Узунтале. Молодая рощица вдруг полыхнула пламенем осени — как предвестница других, новых красок. Впереди была Армения. Она встретила нас гостеприимной надписью на деревянной арке, первыми домами из розового артикского туфа и торжественным строем шумящих листвой тополей.

Замечали ли вы, что едва ли не каждая страна и даже область имеет — или по крайней мере желает иметь — собственную Швейцарию? Я знаю несколько таких Швейцарий, начиная со Швейцарии на реке моего детства, на Тетереве с его обрывистыми гранитными берегами, где так славно было лежать летним бездумным деньком пузом к горячему камню, и кончая Саксонской Швейцарией с базальтовыми сказочными столбами, с мостами, перекинутыми через курящиеся туманом пропасти.

Однажды мне показалось, что нет на свете ничего красивее скалистых берегов Эльбы, когда едешь осенью береговой дорогой из Дрездена в Прагу. А теперь я думаю, что в мире нет ничего прекраснее осенней дороги через Иджеванский (Семеновский) перевал.

Мы ехали вдоль реки Агстев, она змеилась среди скал и лесов, то уходя от дороги, то возвращаясь. Длинноволосые ивы склонялись над ее водами. Осень полыхала вспышками, разгораясь все ярче. Перед нами было Лорийское нагорье, край Ованеса Туманяна, край садов, виноградников и табачных плантаций. Слева обрисовалась горная гряда в красно-бурой шкуре лесов. Она возникла вдали как обещание, чуть затянутая туманной дымкой. И вот мы уже в царстве камня, среди фантастических башен, выстроенных под небеса из горячей когда-то лавы. Еще поворот — перед нами на западе новая далекая гряда, она рисуется в небе острым изломом линий; никак не похоже на горы Грузии. Это, наверное, Базумский хребет.

Проезжаем село Ахкухли. У птицефермы, будто разбросанный хлопок, белеют куры. На деревьях, стерегущих дорогу, каждый лист виден сам по себе под солнцем. Дорога снова переходит из долины в ущелье. По сторонам — серо-зеленоватые отвесные скалы. За поворотом — Дилижанский заповедник, сокровище каменистой Армении, где леса растут лишь на склонах гор, обращенных к морям.

Влага Черного моря и Каспия, несомая ветрами, задерживается здесь — и вот они, заповедные леса Дилижана: могучие дубы, граб и нежелтеющий бук с зелено-седыми кронами. Едем как бы среди шумящих вершин — так далеко вниз сбегают по горным склонам деревья — и выезжаем к селу Куйбышев, где из окон домов гирляндами свисают папуши сохнущего табака и ожерелья лаково-красного перца.

Длинные обмолоченные скирды стоят у въезда в село над дорогой, на кромке покатого склона, — они как бы съехали по крутизне сверху и остановились у самого края — из любопытства.

Где же тут вырос, где мог созреть этот хлеб, трудный хлеб Армении? Камни среди полей, поля среди камней — вот первое, что приходит на ум в этой стране.

В селе Тегут дети шумно коротают переменку во дворе школы. За школой строят из туфа длинное здание. Конические стожки сена венчают плоские кровли крестьянских домов. Сухой кизяк сложен коричневыми пирамидками. По улице черноглазый мальчонка в отчаянном испуге гонит хворостиной корову, у нее страшно, едва ли не пополам, разорвано вымя, оно бессильно болтается на неловком коровьем бегу, кропя землю кровью. Что могло с ней случиться, кто, какой зверь напал на нее? Этого я никогда не узнаю; село уже позади, а впереди — дорога и горы, то по-медвежьи бурые, то рыжие, как лиса.

Осенние деревья играют с Агстевом свою игру — то отбегают, то сбегаются к быстрой воде. Из толщи скалы неожиданно вылетает серебряная труба, ложится мостом через реку и снова исчезает в толще другой скалы. Это нитка газопровода Карадаг — Ереван. Он тянется из Азербайджана, с северо-востока на юго-запад, через Армению.

Трудно представить, сколько мастерства, упорства и смелости понадобилось, чтобы прошить этой ниткой горы, переметнуться через ущелья и реки, перевалить через хребты. Хачик Абрамян показал мне одно местечко, где экскаваторщик работал, привязанный с помощью троса над краем бездны, — там, наверху, еще видны глубоко впечатанные в грунт следы траков.