– Конечно хочу, давай свою таблетку. Сейчас съем. – Дима зажал таблетку в кулаке. – Вот она. Съем, и все будут спокойны. Я для всех просто обуза. Понятно. Конечно. Что только я не вижу! Можно увидеть прошлое, можно – будущее. Все можно. На выбор. Или целое представление можно затеять. С пиратами. Можно поучаствовать в нем. И все будут довольны. Женя меня выслушает, покивает. У нас с ним даже диспут может получиться. Он мне поможет логику выстроить. Выстроим логику, а потом – чего-то не хватит. И он меня опять в сон отправит. За новыми впечатлениями. Я засну а он побежит командиру докладывать. Мол, спит, бедолага, не беспокойтесь. Придем с моря – и в госпиталь. Главное – с рук его сбыть. Как же! Нужен стационар. Чокнутым место в стационаре. Все правильно. Осталось почти двое суток, Женя. И я тут могу хоть по полу кататься, но меня никто нее услышит. Они мне говорили: нельзя поменять судьбу. Интересно, не правда ли? Но если ее нельзя поменять, то почему мне все это показывают? Зачем? Какого черта? К чему все это? Если нельзя ничего изменить! Человек, как бык, идет по длинному коридору. Он может только рогами ударяться то вправо, то влево! Раз – два! Раз – два! Но там все равно забор будет. Там забор, Женя! А ты все равно идешь по тому пути, что тебе наметили. Бессилен ты. И я тут могу хоть в голос орать, но никто… никто, Жень. Вот в чем нет логики. Зачем меня во все это посвящать, если все уже было? Будущее уже было. Понимаешь? И я должен только вспомнить. Я должен вспомнить? Будущее? Но зачем? Я спасти кого-то должен?
К чему? Все, что я понял, так это то, что должен погибнуть старпом. Вот и все! Я это видел. Может быть, я видел не то и не так, но он умрет, Женя. Ровно через двое суток. И мне никто не верит. Никто! Я не могу даже предупредить его. Что я ему скажу? Что? «Владимир Алексеевич, вы скоро помрете?» А если выпить пять таблеток сразу? А если десять? Все равно же ничего не изменишь! Десять таблеток, и через двое суток ты меня откачаешь. Как тебе это? Лодку разрежет, как ножом, понимаешь? Как ножом! Пойдет в отсек вода, и старпом умрет. Захлебнется он. Сколько еще с ним людей погибнет? Нисколько. Погибнет один старпом. Почему? Потому что судьба. А я-то что могу сделать? Я-то для чего? Как ты не понимаешь, Женя, они же мне всё дали почувствовать. Я задыхался, я попадал в воду, меня доставали оттуда, как куклу. И все это ради чего? Я не понимаю. Чем дольше все это длится, тем больше я не понимаю. Вот ты сейчас молчишь, и мне хорошо. Я могу высказаться. Я высказываюсь. Все ради этого? Сталь наткнулась на сталь. Что-то стальное разрежет лодку, как нож масло. Легко. Поэтому и показали, как ножом режут маленькую лодку. Они все время показывают, что произойдет. Вот только переводчик подкачал. Переводчик из меня никудышный.
– Дима…
– Ты устал меня слушать. Я понимаю.
– Да нет же!
– Шизофрения – штука заразная. Я тебя заражаю, и ты между двух огней. И со мной надо поладить, и командира ублажить. И вам дела нет до людей.
– А то, что я с тобой ночами не сплю, это как?
– А-а-а… да-да-да… как же… ночами. Так за это вам орден дадут. Орденок. Представят. Обязательно. Ты меня сбагрить хочешь. Думал же, хоть бы эта автономка поскорей закончилась?
– Думал.
– Молодец. Хоть сейчас не соврал. Я тут один, Женя. Совсем один. В этой железной штуке. Не с кем поговорить. Я даже рассказать ничего не могу. Все слова подбираю, чтоб тебя не спугнуть. Чтоб ты, Женя, от меня не сбежал. Боюсь я, что ты сбежишь. Бросишь меня. Таблетки в меня загрузишь – и все. А на пирсе сдашь меня, как старого, ненужного кота. На усыпление. Сивиллой быть очень страшно, Женя.