Сквозь пространство (СИ)

— Ненавижу все это, — вдруг начал он, цепляясь взглядом за разные мелочи интерьера. — Когда оборачиваешься, смотришь на историю, то создается такое впечатление, будто мир — лишь прикрытие в ожидании войны. Словно существует лишь война и ее ожидание. Остальное — набивание цены. Люди на самом деле любят уничтожать друг друга, только боятся признаться, — капитан не стал встречать внимательный взгляд Джини, которая скорее не понимала, к чему Мэл клонил. Капитан слабо ухмыльнулся, совсем не весело и больше нервно. — Когда-то я лишь с интересом наблюдал, как отважные люди, решившие, что должны построить новую жизнь, свой мир, прилагали большие усилия, титанически сражались с буйной после терра-формирования природой, впахивали так, что к вечеру валились с ног, но все же улыбались, зная, что трудятся ради своего будущего, ради будущего их детей и внуков. В то время, стоя в поле, где люди по пятнадцать часов в день проводили кверху пятой точкой, и смотря на такие вот башни, я ощущал себя необходимым винтиком в сложном механизме жизни этих людей. Думал, что мы защищаем этих смелых людей, помогаем им строить будущее. В этих чертовых столпах железа, набитыми людьми в форме и важными для колонии шишками, была сила и спокойствие…для меня, — Малкольм покачал головой и сделал паузу, чтобы вспомнить то, что изменило всю его жизнь. — Я стоял у входа, — он ткнул в сторону заблокированной двери, — смотрел, как офицеры собрались возле небольшой голографической карты местности, недалеко от пульта управления. Мой куратор тоже там был. Они не обратили на меня и капли внимания, спокойно обсуждая, что делать с разбушевавшимися колонистами. Помню, сердце у меня так быстро колотилось от страха, ведь буквально только что на моих глазах парень, с которым мы успели сдружиться, кинулся на рядового с ножом и вскрыл тому глотку. А они решали, как выгоднее будет заставить людей замолчать, — Мэл смолк, вспоминая спокойный тон, с каким кучка людей в погонах подписывали целому поселению смертный приговор. Он посмотрел на внимательно слушавшую Джини. — На учебе, на практике всегда говорили, что пусть мы и являемся посредниками между Союзом и потребностями колоний, нам негласно запрещалось водить дружбу с последними, так как ты сразу начинаешь относиться предвзято к колонии. Даже не осознавая, ты будешь хотеть дать им больше того, что способен дать Союз. Но в двадцать лет ты до конца не понимаешь, к чему такое правило вообще придумано. А когда правительство хочет просто так отобрать ценный ресурс у твоих друзей, ты волей неволей сопереживаешь бедным людям. Я знал, что зреет бунт, но не доложил и не отразил общую напряженность населения в отчетах. И услышав, как мой куратор и старший офицер дают разрешение на выжигание всех бунтовщиков и их домов… я стоял у входа, все еще. Не мог пошевелиться от страха. Я знал, что сделаю, потому не мог поверить во все происходящее и боялся сам себя. Сержант и рядовой остались вдвоем в центре управления и, прямо как мы с тобой недавно, готовились пустить в ход грозное оружие — выжечь все живое в лагере протеста мощным электрическим импульсом. Это был первый раз, когда я стрелял в человека. Они не ожидали от веселого паренька в костюмчике удара в спину. После того в этих башнях я больше не видел ничего, кроме людского стремления к власти и войне. Как хреново око Саурона.

Малкольм точно не знал, что заставило его раскрыть рот: пережитое недавно, знакомое место, усталость, желание рассказать немного о своем прошлом Джини, накатившие вдруг воспоминания или съеденный фрукт? Впрочем, не важно, он просто говорил, без особых эмоций, как о чем-то уже не тревожащем его. Когда-то он ненавидел Союз, пытался сделать все возможное, чтобы насолить им покрупнее, но сейчас Мэл успокоился, смирился с течением вещей и старался не утонуть в космосе, где никто не услышит твоего крика.

— Кстати, ты смотрела «Властелина колец», не те сто двадцать ремейков и сериалов, а оригинальный, древний фильм?

На протяжение всего рассказа Джини не произнесла ни слова. В голове не всплыло ни единой мысли. Похоже, мозг страдал от эмоциональной перегрузки, и организм был готов только молча слушать. Впрочем, это не означало, что она была рассеянна. Нет, напротив. Вирджиния все слышала и внутренне замирала, ощущая, как в груди сжималось сердце. Она никогда не лезла в политику, считала, что там вполне справятся без ее участия, потому даже не старалась вникать. Джини нравилась наука, потому она решила посвятить себя именно ей, не обращая внимания на все остальное. Эгоистично? Возможно.