Сквозь слезы. Русская эмоциональная культура

Остальные погребальные плачи ПВЛ нельзя назвать народными. Описанная выше модель в них не выдерживается:

(12) и плакасѧ (P) по мужи своемъ (O) (945 г.)21.

(13) и приде Ярополкъ (S) надъ ѡнь, и плакасѧ (P), и реч̑ Свеньгелду: «Вижь, иже ты сего хотѧше» (977 г.)22.

(14) плакасѧ (P) по брат̑ своемъ (O1) и по дружини своеи (O2) (1093 г.)23.

В плачах Ольги по Игоре (12) и Мономаха по Ростиславе (14) объект обозначен существительным, а не местоимением, а субъект формально не выражен, так как очевиден из контекста. Плачет уже не множество людей, а один человек, а объектов может быть несколько. Плач Ольги, в сущности, не связан с сообщением о преставлении, он включен в рассказ о плачущей. Предваряющая его прямая речь:

(15) да поплачюсѧ надъ гробомъ его24, —

отличается использованием приставочного глагола, управляющего предлогом надъ, формой 1‐го лица презенса и метонимией в роли объекта. В плаче Ярополка Святославича по Олеге Святославиче (13) ничто, кроме глагола, не следует стандартной модели, а реплика плачущего выражает скорее угрозу, чем скорбь.

В ПВЛ есть фрагмент, одновременно и примыкающий к погребальным плачам, и отстоящий от них, – рассказ о плачах Адама и Евы по Авеле из «Речи философа»:

(16) Адамъ (S1) же и Евга (S2) плачющасѧ бѧста (P) (986 г.)25.

(17) и плакастасѧ (P) по Авѣлѣ (O) лѣт̑ .л҃. и не съгни тѣло его, и не умѣста погрести его26.

(18) Адамъ (O1) и Евга (O2) ископаста [æ]му, и вложиста Авѣлѧ (S) и погребоста и с плачем (P)27.

В (16) плач обозначается синтаксической калькой с греческого языка – аналитическим перифрастическим сочетанием, состоящим из имперфекта глагола быти и презентного причастия. Хотя такие конструкции в целом характерны для церковнославянского синтаксиса28, в ПВЛ плач выражается подобным образом только здесь. Из-за пропуска объекта создается впечатление, что причина плача не ограничивалась скорбью о сыне – на нее наслаиваются и «потерянный рай», и братоубийство, и осмысление всей ситуации как наказания. Второй плач по форме приближается к личным плачам: глагол управляет предлогом по, объект конкретизируется (единственный раз в ПВЛ обозначается именем собственным), а субъект опускается. Как плач Адама становится первым выражением человеческой скорби, так оплакивание Авеля – прототипом всех последующих погребальных плачей.

ПВЛ также содержит погребальные плачи, объекты которых, не будучи умершими, оплакиваются, как мертвецы. Приведем примеры из описания крещения Руси 988 года:

(19) и влѣкомоу же ему по Ручаеви кь Днѣпру, плакахусѧ его невѣрнии людье29.

(20) мт҃ри же чадъ сихъ [Ипатьевский список: своихъ] плакахусѧ по нихъ, и еще бо сѧ бѧху не оутвѣрдилѣ вѣрою, но акы по мерьтвѣцѣ плакахусѧ30.

Отличие плача (19) от предыдущих связано с объектом – это не человек, а низверженный Перун, которому воздаются «последние „погребальные“ почести»31. Хотя модель, по которой он строится, до определенной степени повторяет стандартную, каждый из ее компонентов так или иначе нарушает норму: вместо аориста используется имперфект (вероятно, из‐за того, что Перуна оплакивают одновременно с «влечением» по воде); вместо стандартного управления по + Loc – беспредложное генитивное управление; слово людье, наиболее типичное для обозначения субъекта народного плача, наделяется нетипичным эпитетом невѣрнии.

Модель плача (20) отличается от стандартной только порядком слов и имперфектом вместо аориста. Поскольку ситуация, в которой матери одновременно плачутся чадъ своихъ и по нихъ, невозможна, более вероятным кажется чтение сихъ32.

Отдельная группа плачей ПВЛ связана с получением печальных известий. Три таких плача вызваны вестью о смерти родственника; в их центре не умершие, а поздно узнавшие о смерти близкие умерших, соответственно, субъект в них один, а объектов может быть несколько: