Сквозь сон

– Ну, тогда это не любовь, – злобно отозвался я, испытывая прямо-таки отвращение к Беловуку. Отвращение за то, что он сейчас пытался подменить любовь, какими-то обязанностями, страсть всего-навсего уважением. Так, будто пытался обмануть Лину или вовлечь ее в этот бессовестный обман.

Видимо, оттого, что я столь близко воспринял обиду за Виклину, за ее желание любить, не просто уважать, резко дернулся от Беловука в сторону, вырвавшись из его объятий.

– Да! может и так, – все с той же поспешностью, и, повышая голос, наполняя комнату басом, сказал мужчина, и я увидел, как испугался он потерять любимую, потому и опустил руки вниз, боясь еще больше настроить ее против себя собственными действиями. – Я только прошу тебя, не торопись с принятием решения. Ты же знаешь, комитет по подбору супружеских пар настаивает на нашем браке. И их будет сложно переубедить, так как они очень дорожат собственным авторитетом. Да и мы с тобой, как бы ты этого не отвергала, подходим друг другу. У нас одинаковые вкусы, устремления, желания. Они решат, что твои суждения о любви вздорны, пусты и сообщат о том куратору, твоим родителям, бабушке, и, конечно же, тогда не будет никакой Сумь, или как ты хотела работы в Гардарике. Ты не получишь туда распределения никогда, потому как одним из условий работы в стольном городе нашей страны Тэртерии является заключение брака с кандидатом выбранным комитетом.

Я стоял какой-то ошалелый, плохо воспринимая саму выдыхаемую Беловуком информацию. Не то, чтобы ею не интересуясь, просто упиваясь тем, что Виклина его не любит, и, несмотря на давление какого-то дурацкого комитета не собирается выходить за него замуж. Впрочем, я моментально пришел в себя, когда жених Лины, не правильно истолковав мое молчание, вновь вскинул руки и попытался, обняв меня, привлечь к груди. Торопливо шагнув назад и тем, не позволяя себя… ее обнять, негромко, но довольно жестко, строго я проронил:

– Тебе, нужно уходить. – Я это сказал, чтобы прервать неприятный в первую очередь для меня разговор, и, естественно, своими неправильными, а может и злобными словами, выходками не подвести Виклину. – Поговорим, вечером, – дополнил я, потому как увидел боль в лице, глазах, чуть поддергивающихся губах Беловука. – Тебя ждут на работе, – а это я вообще неизвестно зачем добавил, будто приняв или только ощутив его переживания и пожалев его, что ли.

А после стремительно развернулся к нему спиной, сейчас опять уловив противоречивые чувства ревности, зависти, злобы, замешанной, похоже, на любви к Виклине, уже живущей во мне или только появляющейся, зарождающейся.

Глава седьмая

Я слышал, как он уходил из дома.

Слышал, походу, не просто воспринимая слухом, а еще и напряженным телом Виклины. Точно натянутой ее кожей тонкой с розово-белым оттенком, каждой клеточкой организма, а может только душой, личностью, мыслью. Той самой бессмертной, разумной, бесплотной сущностью, отличной от тела, которую создал бог (как считали верующие) или комплексом ощущений, мышлений и чувств, наполняющих наш мозг.

Беловук уходил торопливо, под его голыми стопами поскрипывал пол, словно от большого веса. Он воспринимаемо замер на чуть-чуть в тамбуре, верно, обуваясь, а после, отворив входную дверь, обращаясь к Виклине, сказал:

– До вечера, дорогая, – очевидно, надеясь, что его вернут.

Но так как я даже не откликнулся, он покинул дом, прикрыв за собой дверь и повелев сопровождающему ему Сорочаю, вернуться на место.

Будучи по жизни эгоистичным шалтай-болтаем, я никогда не задумывался о чувствах близких, родных. Потому как любил одного себя, дорогого. Не испытывая волнения души, личности, нейронов мозга, я не умел волноваться, беспокоиться, заботиться. Во всем и всегда используя холодность, как защиту от чувств, а на самом деле пропускал удивительные по силе и красоте эмоции.

Это я понял, только сейчас!

Сейчас! Стоя в чужом теле, в чужом месте, чужой стране…

Принимая на себя чужие чувства…

Восхищаясь ими и, одновременно, злясь на них!

И не потому как не испытывал их в отношении себя, просто впервые жаждая, мечтая их подарить кому-то.

Кому-то? Нет, не кому-то, а именно ей!

Виклине! Лине!

Лица которой даже не видел. Впрочем, почувствовал ее изнутри, точно соприкоснувшись с ее душой, личностью, или мыслями заполняющими мозг. И ощутил к этой нежной, чуткой, прекрасной девушке родственность, сопричастность наших сердцевин. Ощутил, а может всего-навсего захотел этих ощущений, чувств, эмоций.

Я стоял так долго…

Обдумывая, только что пережитое.

Осмысливая его.

Ревнуя.

Завидуя.

Злясь.

Из той душевной тишины и рассуждений меня вывел тяжелый бой часов, сообщивший мне, что в данном месте, в стране Тэртерия (как сказал ранее Беловук) уже девять часов тридцать минут. Хотя, часы били не долго, они вернули мне желание исследований. Однако состояние духовной ли, душевной тягости меня не покинуло, лишь затаилось внутри, чтобы в свой срок напомнить, затянуть, захлестнуть.