Моя дорогая Мэриан!
Ты получишь это письмо только после того, как я умру и буду похоронен. Поскольку все мы только гости в этом мире, тебе нет надобности изображать скорбь, которой на самом деле не испытываешь, или вступать во все эти запутанные семейные интриги в той нездоровой атмосфере, что всегда бывает на похоронах. Если ты решишь встретиться со своими родственниками — а я полагаю, что, по всей вероятности, ты сочтешь это своим непреложным долгом — пусть это произойдет при обстоятельствах, которые не способствуют подогреванию эмоций. Боюсь, что тебе придется подготовить себя к встрече с этими эмоциями, включая глубоко задетые чувства, негодование, зависть и так далее, но за исключением, собственно, какой бы то ни было скорби. Мои родственники любили меня не больше, чем я их. Ты, конечно, спросишь себя, поскольку спросить меня уже не сможешь, почему я на протяжении стольких лет давал им всем приют и пристанище. Ответ прост. На первых порах наш союз был взаимовыгодным. Я был беспомощным вдовцом и настоящей добычей для нежного сочувствия любой из моих незамужних родственниц. Довольно близкая родственница, вдова моего брата Альфреда, поселилась у меня вместе со своим сыном. Речь идет о миссис Альфред Брэнд, твоей тете Флоренс, женщине крупной, но с мелкими и ограниченными устремлениями. Ее сын Феликс — пианист. Через год-другой непрекращающиеся визиты незамужней сестры Флоренс, Кэсси Ремингтон, превратились в постоянное проживание за мой счет. Она и тебе приходится родственницей, и, несомненно, будет вести себя самым отталкивающим образом, как если бы ваше родство было ближайшим.
Впрочем, этого вполне достаточно для предварительных замечаний. Когда я пришел к выводу, что скорее оставлю все свои деньги приюту для собак, чем кому-либо из, как это называет Флоренс, круга семьи, мне подумалось, что, прежде чем идти на такие крайние меры, мне стоит присмотреться к тебе и твоей сестре. Я знал, где вас искать, так как ваш отец написал мне за неделю до своей смерти. Тогда моей реакцией была мысль о том, что спохватился он слегка поздновато, и нечего ему ждать, что я растрогаюсь. Как бы то ни было, я поручил своим адвокатам сначала навести некоторые справки, а затем подготавливать для меня ежеквартальные отчеты. Я не видел ни единой причины, по которой ты не смогла бы, выражаясь словами катехизиса, прилежно учиться и истово работать, дабы обеспечить себе достойное существование, однако был готов вмешаться в случае крайней необходимости. Пойми меня правильно — я находил, что материально зависимых родственников у меня предостаточно и не имел никакого желания увеличивать их число.
Я уже указал причины, которые заставили меня изменить свое решение. Перед тем, как предпринимать какие-либо шаги относительно своего завещания, я решил увидеть тебя. В отчетах, которые я получал, было написано, что ты трудолюбивая, прилежная молодая женщина с прекрасными манерами. Я вполне допускаю, что такое описание оскорбит тебя. Тем не менее, ты унаследуешь огромное состояние благодаря именно этим рядовым качествам. С другой стороны, отчеты показали, что твоя сестра не является подходящей наследницей. Она слабохарактерная, подвержена чужому влиянию и к тому же замужем за человеком, слишком непостоянным, чтобы усердно заниматься однообразной работой, и неспособным добиться чего-то большего в жизни.
Поэтому я оставил все тебе. Пожалуй, это несколько рискованно, но, мне кажется, я имею право поразвлечься рискованными предприятиями. Когда ты будешь читать это письмо, мистер Эштон уже объяснит тебе, что мистером Бруком, который приходил осматривать дома и отнял у тебя столько времени впустую, так и не дойдя до сути дела, был я — в благородном стремлении к знаниям, но не о недвижимости, а о моей возможной наследнице. Пусть я умер, но я и впрямь нахожу тебя очень подходящей на эту роль. Ты красива, у тебя хороший характер, цепкий ум и высокие, моральные принципы. Я не ограничиваю твоей свободы, но прошу прислушаться к голосу разума. Не передавай сбережения своей сестре — это не принесет ей пользы. У тебя будет право распоряжаться половиной всего наследственного имущества. Мистер Эштон объяснит тебе, что это значит.
Полагаю, это все, что я должен был тебе сказать. Осталось только пожелать тебе всего наилучшего. Я надеюсь, что, в конечном итоге, мое решение о наследстве обернется для тебя самым счастливым образом. Может статься, то, что я подписываюсь как «с любовью, твой», покажется тебе грубой насмешкой, но я глубоко убежден, что при других обстоятельствах я действительно мог бы чувствовать по отношению к тебе нежную любовь.
С любовью, твой Мартин Брэнд.
P.S. Если ты хочешь поселиться в доме, его легко можно будет разделить на две половины. Но я тебе так поступать не советую, ты вскоре поймешь, что мой совет объясняется одним — слишком трудно вытеснить с занятых позиций мою дорогую невестку и ее сестру.
Перечитав письмо, я обнаружил, что ни единым словом не обмолвился о Пенни Хэллидей — наверное, потому, что занимался вопросами, касающимися только неприятных родственников, а ни одно из двух этих слов к ней не применимо. Ремингтонам она приходится дальней родственницей, однако до сих пор ничем не показала, что похожа на них. Прошу тебя, только не нужно ее жалеть. Она достаточно обеспечена.
