Сквозь стену

— О, если тебе это нравится, Флоренс, тут нечего больше сказать. У меня нет никакого желания афишировать мои родственные связи с Мэриан и Инной, или, может быть, ты считаешь, что я должна говорить о них как о мисс Брэнд и миссис Фелтон?

Флоренс Брэнд не ответила. Ее широкое бледное лицо ничего не выражало. Некоторое время спустя она, однако, включилась в разговор о вязанье мисс Сильвер, и жалобы Кэсси Ремингтон были прерваны.

Мисс Сильвер оставалась с ними в течение часа, и ей удалось заставить миссис Брэнд выказать легкий интерес к узору для нижних рубашек с длинными рукавами и адресу магазина, где можно купить подходящую для этого шерсть. Обнаружилось, что Флоренс всегда носила шерсть на голое тело, а сейчас достигла таких размеров, что достать необходимое нижнее белье стало для нее практически невозможно. Она зашла так далеко, что сказала, что, может быть, у нее есть немного шерсти в чулане наверху, и мисс Сильвер предложила помочь ей поискать ее утром.

Глава двадцать шестая

Пенни лежала в кровати на чердаке. Она выпила молоко, которое принесла ей Элиза, точно так же, как и съела суп и яйцо всмятку, которые были ей предложены на ужин. Если бы она отказалась, Элиза продолжала бы ее уговаривать, а значит, все это время оставалась бы рядом. Нет, она любила Элизу, но ей хотелось побыть одной, поэтому она выпила молоко и съела суп и яйцо, и Элиза погладила ее по голове, назвала «своим ягненочком», а теперь ушла.

Пенни слушала, как Элиза прошла в соседний дом через дверь на чердаке, а когда раздался звук задвигаемого засова, она выбралась из постели и закрыла свою дверь на ключ. Менее всего было вероятно, что к ней поднимутся тетушки. Лестница была крутой — это во-первых, да им бы и не захотелось — это во-вторых. Мысли о тете Флоренс, неподвижно сидящей в изножье ее кровати и уставившейся на нее своими выпуклыми глазами, или о тете Кэсси, беспрестанно ерзающей на месте, побрякивающей цепочкой и говорящей всякую чепуху о Феликсе, представлялись как ночной кошмар. Из тех, при которых очень хочется закричать и побежать, вот только бежать некуда.

Она закрыла дверь и снова легла. Кровать стояла недалеко от окна, и она могла смотреть на море. Ей не были видны противоположная сторона бухты и то место, откуда упала Хелен Эдриан и умерла. Вид, открывавшийся ей, начинался там, где гладкая галька сменялась песком. Был отлив. Сухой песок, мокрый песок и убывающая вода. Риф, заводь и оранжевые водоросли. Небо утратило свою голубизну, побледнев, перед тем как вовсе потемнеть.

Время летело. Начался прилив. Внизу в доме было шумно — раздавался голос Кэсси Ремингтон, раздавалась тяжелая поступь Флоренс Брэнд, в ванной лилась вода, открывались и закрывались двери, и, наконец, в доме воцарилась тишина.

Пенни ждала довольно долго. Затем она поднялась и оделась — чулки и туфли, старая теплая юбка, старый севший от стирки свитер Феликса, старое твидовое пальто. Ее бил озноб от леденящего холода несчастья. Туфли были пляжные, они не производили шума.

Она спустилась по ступенькам с чердака на лестничную площадку, а оттуда в прихожую, не издав ни звука. Никто не мог слышать, как она прошла из прихожей в гостиную. Кресла по-прежнему стояли в темноте, развернутые к столу, за которым восседал инспектор Крисп и задавал вопросы. Пенни видела комнату, будто она была ярко освещена. Она видела их всех, сидящих здесь. Она слышала, как Флоренс Брэнд говорит: «Феликс мне не сын». Она видела констебля из Фарна, поднимающегося по ступенькам с кучей одежды, залитой кровью Хелен Эдриан. Картинка стояла перед глазами во всех деталях, яркая и четкая. Она понимала, что сейчас в комнате темно, что зрение ее не обманывает, но картина освещенной комнаты словно отпечаталась в памяти. Она прошла к стеклянной двери и открыла ее, едва задев одно из кресел, обращенное к месту, где тогда был инспектор.

Когда она открыла дверь и спустилась вниз по двум ступенькам на мощеную дорожку на заднем дворе дома, у нее возникло ощущение побега. Снаружи было темно, но эта темнота не имела ничего общего с мраком запертого дома, и холодно, но холод этот не был похож на леденящую стужу комнаты, которую она покинула. Ветра не было, только слабое дуновение воздуха, доносящегося с моря, где начинался прилив.

Она пересекла лужайку и присела на каменные ступени, уходящие вниз к следующей террасе. Вода прибывала стремительно. Она сидела, слушая шум воды. Весь день она взывала к Феликсу. Вот почему она хотела быть одна. Все в ней взывало к нему. Теперь, возможно, он придет.