Сквозь столетие (книга 1)

— Она разве там была? Что-то не слышал, — недоверчиво посмотрел на Пархома.

— Может, и не слышал, потому что она об этом, очевидно, не рассказывает. Да ты, наверное, и не видел ее.

— Как не видел? — ощетинился Илларион. — Я… — Он оглянулся и шепотом произнес: — Я стою на ответственном посту номер двадцать семь. Понял? Это пост у квартиры Владимира Ильича. И Марию Ильиничну часто вижу, она живет там же, в кремлевской квартире Владимира Ильича. Очень приветливая, всегда здоровается. Теперь она работает в газете «Правда».

— Верно. Я был у нее в редакции. Она помогла мне, достала пропуск на Седьмой съезд Советов, в Большой театр.

— Ты был на съезде? — недоверчиво улыбнулся Илларион.

— Был. Приехал в Москву третьего декабря, а пятого был на съезде.

— Это наши курсанты охраняли съезд, стояли там на посту. Ну, ты же боевой, Пархом! Впервые в Москве и уже побывал на съезде. Верю! Если твоя рота с винтовками пошла на танки, то пропуск ты меньшим штурмом завоевал, — хитровато улыбнулся Илларион.

— Не насмехайся, друг! Никакого штурма не понадобилось. Тогда в госпитале, еще до революции, Мария Ильинична была уверена, что мы непременно еще раз увидимся. В то время, в пятнадцатом году, она не могла знать, где мы встретимся. Но она твердо сказала: «Должны встретиться!» И как только я приехал в Москву, сразу с вокзала подался в редакцию.

Ошеломленный Илларион удивленно глядел на Пархома.

— Ты жил у нас тогда, когда я был еще мальчиком, а тебе было немного больше, чем мне сейчас. Но и будучи малышом, я заметил, что ты не только токарь по дереву. Я догадывался, кто ты, только молчал. Потому что отец приказал никому ни единого слова о тебе не говорить. Он сказал, что голову мне снесет, если я проболтаюсь… А теперь я понимаю, что ты и смелый, и мудрый человек… И… И… Как бы тебе сказать? Энергичный! Видишь, даже с такими великими людьми, как Мария Ильинична, сумел познакомиться.

— Сумел! Не то слово, Илларион. Не сумел и не стремился к этому. Так сложились обстоятельства на фронте… Меня заочно познакомили с ней наши товарищи большевики, которые действовали подпольно в армии… Вернее, не меня, а ее со мной заочно познакомили, передали ей письмо в госпиталь. Я и не знал об этом.

— Понимаю, понимаю, Пархом! Не так подумал и не так выразился. Давай о деле. Я думаю, что кроме пятого года и Горловки ты теперь должен рассказать нашим курсантам и о Марии Ильиничне, о том, как она на фронте несла солдатам слова большевистской правды. Хочешь, сейчас же поищем комиссара курсов?

— Во-первых, комиссар вчера приезжал на наши курсы и разговаривал со мной, мы уже обо всем договорились. Во-вторых, зачем у занятого человека напрасно отнимать время. Тоже мне, знаменитого лектора нашел Илларион!

— А что? Как раз ты и являешься знаменитым лектором! Можешь столько интересного рассказать. Будут слушать затаив дыхание…

Илларион так увлекся, что не заметил, как в комнату тихо вошел комиссар курсов.

Случайно повернувшись, Илларион увидел его, вытянулся и отчеканил:

— Товарищ комиссар! Курсант Матусевич. Беседую со своим земляком, тоже курсантом.

— Вольно! — Комиссар, высокий, худощавый, в хорошо пригнанной шинели, подошел к Пархому и пожал ему руку. Как и вчера, удивили глаза комиссара. Синие-синие, как васильки на поле в их селе. Седая белоснежно-пушистая борода — и светло-синие, по-детски наивные, приветливые глаза.

— Товарищ курсант! — обратился комиссар к Пархому. — Хочу попросить вас. Выступите у нас сегодня.

Пархом поспешно ответил:

— Товарищ комиссар! У меня увольнительная. Мне надо спешить в казарму, боюсь опоздать!

— Дисциплинированный! — улыбнулся комиссар. — Солдатская косточка. Хвалю. Но все-таки прошу вас. Во-первых, — расстегнул шинель и вынул из кармана гимнастерки часы, — вам когда надо быть в ваших лефортовских казармах?

— В семь часов, товарищ комиссар.

— Так у нас еще есть время. Сейчас только четвертый час. Во-вторых, я напишу письмо вашему комиссару. Если опоздаете — предъявите. В-третьих, у нас есть такой транспорт, который молниеносно доставит вас. У начхоза есть двуколка и быстрый конь. Довезут!

В бывших гренадерских казармах, где размещались первые пулеметные курсы красных командиров, была большая комната, где собирали курсантов на торжественные и деловые акты-встречи, собрания, митинги. Туда и направились комиссар, Пархом и Илларион.

— Как бывает, — тихо промолвил комиссар, зажигая папиросу, — вот вам тридцать четыре года. А на вид не дашь. Ну, от силы двадцать пять или двадцать восемь.

— В нашем роду все моложавые, — отозвался Пархом. — Летом этого года был дома. Отцу семьдесят восемь лет, а маме — семьдесят один, а мне показалось, что им по шестьдесят.