Сквозь столетие (книга 1)

— У генерала зычный голос, — продолжал Кока. — Как пробасил, у Осипа коленки подкосились. И он произнес дрожащим голосом: «Царь-батюшка! Это я злодея рукой толкнул. Господин генерал правду говорят. Ей-богу, правду! Они уже не раз мне тут сказали…» Вот такие дела, отец Василий. Нужно по-военному! Быстро в атаку! Марш-марш! Сабли наголо! И вперед! 1 ак и сделал Фридрих Иванович. Всем придворным известно, как он ходил в атаки. Пардон! Скажу по секрету. Это были атаки не на ратном поле и не в манеже. Он атаковал колонны… Гм… Гм… Колонны барышень. И выгодно женился на дочке дальнего родственника императорского дома. Вот так и с Каракозовым генерал Незванов напористо поступил. Кто видел, как тот Осип подбил руку? Никто! А генерал Незванов видел! Но кто возразит, что не так было? Никто! И Осипу-шапочнику генерал велел: «Говори, что подбил злодею руку. Не бойся. Тебе за это ничего не будет!» И Осип так и сказал императору. А император Фридриху Ивановичу благодарность, награду. Да еще и в чине повысил в знак благодарности! Генерал-адъютантом сделал. Знаете, какой это чин? Придворный! При царе, значит, человек. Генералов много в России, а вот генерал-адъютантов раз, два, три и обчелся. Вот я, Акила Воронов, адъютантом у генерала Незванова. Его высокий чин и меня освещает яркими лучами.

Генерал сказал, чтобы я не стоял перед ним навытяжку, потому что он возложил на меня ответственную миссию. В разных штабах знают, что я только числюсь в полку. Знают и молчат, потому что я по милости царской незвановский адъютант. Обо всем знают штабные крысы, и ни гугу! А моя служба при Осипе. Я его воспитатель, профессор, гувернер, репетитор, нянька. Да уже надоело мне. Ей-богу, брошусь в ноги генералу, слезно молить буду, чтобы избавил от этой напасти. Этого болвана Осипа никто никогда не обтешет, не исправит. Хам так и будет хамом. А к тому же он несусветный дурак. Ему хоть кол на голове теши! Рассказываешь, наставляешь, а он только встряхнется, как мокрый пес, да глаза выпучит, как баран. Вы его не видели вблизи? Это же гнилой пень! Что видит, что понимает пень? Ничего! Вот так и Осип. Вытаращит свои маленькие глазки, а в них ни капельки ума. У кошки и то больше понятия. Я его и так, и этак. Учит таблицу умножения — и хоть волком, вой! Дошел до трижды три, а дальше — хоть головой об стенку! Ничего не соображает. Я и бросил заниматься с ним математикой. А грамота! За полдня две строчки если напишет, и то хорошо. Расписываться научился. А почему? Да потому что приходится деньги получать, а там подпись требуют. Вот он и сопит, выводит каракули — дворянин Осип Иванов Комиссаров-Костромской. А на деньги падкий, как свинья на дерть! — Уже не спрашивая разрешения у хозяина, поручик проворно налил из графина калгановки и одним духом выпил. — Вы только представьте! Никакого политеса. Конечно, в смысле тонкого аристократического обхождения. В день годовщины события, когда он спас государя, ему в Петербург посыпались телеграммы. Десятки телеграмм — из Вятки, из Тобольска, из Москвы и Полтавы. Со всех концов. Сидим, рассматриваем эти депеши, а среди них несколько от губернаторов. Представляете — от губернаторов! А он, этот олух сиволапый, скалит зубы и ругается. «Что они, — говорит, — одурели, что ли? Зачем деньги на эти никчемные телеграммы тратить, лучше бы их мне прислали. А то: поздравляем, поздравляем. А с чем поздравляют? С тем, что давно было, с прошлогодним снегом». Такой вот подлец! Люди к нему с теплым словом, а он отбрыкивается, как норовистый конь, видите ли, ему рубли подавай. Нет! Сбегу от него. Это наказание мне. Лучше пойду в полк. Не везет мне, отче Василий, со дня рождения. Едва на свет появился, только сказал: «Уа!» — как начались неприятности. Диакон решил отомстить моему отцу за то, что он однажды избил этого пьянчужку. Вот он и шепнул нашему священнику, чтобы дал мне имя похуже. Отец в ту пору в Хивинском походе с полком был, а перед этим отвез маму, беременную мной, в тамбовское имение и там перед отъездом повздорил с диаконом, оскорбил его по пьянке. Вокруг меня няньки хлопочут, мама едва дышит. А мерзавец диакон в отместку обманул моего глухого деда, сказал, что отец поручил ему, диакону, выбрать для меня имя. Родился я в месяце январе дня двадцать первого. Нескольких святых в тот день почитают. Вот диакон и выбрал одно из шести имен.

— Какое? — спросил отец Василий и достал из шкафа толстую книгу. — Глянем в часослов.

— Самое худшее! Можно было назвать и Максимом, и Евгением. А он, злодей, выбрал Акилу.

— Да, да, — подтвердил отец Василий. — Есть мученик Акила. Жил в третьем столетии.

— На черта он мне нужен, хотя бы и в десятом.

— Не богохульствуйте, поручик.

— Простите, батюшка. Но надо мной в военном училище ребята насмехались. Дразнили: «Акила, Акила, какая у тебя сила?»

— Успокойтесь, поручик. Разве не знаете, что это имя латинское, а по-нашему орел. Слышите? Вы — орел!

— Какой там я орел! Я — ощипанный воробей. Не везет мне. Если был бы генералом, вот это орел. А поручик — к армейской бочке затычка.