Сквозь страх

— Потом я был переведен в Петроград — в Северную Пальмиру, как еще недавно любили называть столицу. Попал я в контрразведку шестой армии. Туда нас перевели как наиболее опытных, что ли, контрразведчиков. А до этого начальником штаба этой армии был назначен генерал Бонч-Бруевич. Вот уж кто не жалел себя на службе, так это он, Михаил Дмитриевич. И крепко доставалось от него германской агентуре. Он был непоколебим. Ну и врагов себе наплодил со стороны придворных немцев столько, что счесть невозможно. Особенно когда нам удалось накрыть с моим товарищем капитаном Мулюковым гофмейстера двора, члена Государственного совета Экеспарре. Дело в том…

— Кто, вы говорите, был вашим товарищем?! — опять встрепенулся Измайлов, пораженный новым немыслимым совпадением. — Как его звали?!

— Его имя Талиб Акрамович, — растерянно, чуть понизив голос, произнес Николаевский.

— Талиб Акрамович, говорите?

— Да. Но я его звал просто Талиб. Надежный парень и умница.

— А вы знаете, где он сейчас? — спросил чекист, лихорадочно соображая, почему он не рассказал ему об этом периоде своей жизни. «Боялся или не хотел хвастаться? Хотя я его и не просил рассказать подробно о себе».

— Не знаю. Меня тогда ранил один агент по кличке Свифт, которого я вычислил. Попал в Царскосельский лазарет. Туда захаживала сама царица Александра Федоровна с филантропической миссией в одежде сестры милосердия. И надо же было такому случиться, что после выздоровления меня оставили, как особо проверенного офицера, в Царском Селе, куда частенько наведывался «святой старец» Распутин. А вскоре я узнал, что благотворительные чувства у российской царицы просыпались, когда она вставала с постели, которую согревали вдвоем с этим имперским развратником Гришкой Распутиным. Именно после его «божественного благословения» она тотчас шла к раненым и раздавала мелкие подачки.

Будучи в Царском Селе как контрразведчик, по долгу службы я читал почтовые послания. Особенно запомнилась телеграмма Распутина, копию которой я переслал генералу Бонч-Бруевичу, в ней старец писал: «Миленький папа и мама! Вот бес-то силу берет окаянный. А Дума ему служит; там много люцинеров. А им что? Скорее бы божьего помазаннека долой. И Гучков господин их прохвост, — клевещет, смуту делает. Запросы. Папа! Дума твоя, что хошь, то и делай. Какеи там запросы о Григории. Это шалость бесовская. Прикажи. Не какех запросов не надо. Григорий».

Арестованный попросил закурить и продолжил:

— И вот такой безграмотный мужик стоял над царем! Над всей империей! Над миллионами людей, влиял на их судьбы. Нонсенс. Такого история человечества не припомнит. Уникальный и вряд ли повторимый во всей вселенной случай.

Потом штабс-капитан рассказал об агенте Свифте, который передавал из адмиралтейства секретные сведения о выходе в открытое море русских дредноутов, составлявших основу Балтийского флота. Германские подводные лодки проникали в Финский залив и блокировали прямой путь в море. В связи с этим был проложен секретный фарватер вдоль берега, который позволял идти к цели безопасным путем. Но каждый раз, когда русские корабли направлялись по этому фарватеру, немецкая агентура сигнализировала об их выходе своим кораблям. Контрразведка установила, что сигнальные посты были организованы в имении этого Экеспарре, располагавшемся на острове Эзель. Этот придворный вельможа был отправлен генералом Бонч-Бруевичем в Сибирь. Это вызвало при дворе серьезное неудовольствие, когда в июле пятнадцатого года отмечалось тезоименитство вдовствующей императрицы Марии Федоровны, вдовы Александра III. Гофмейстера двора и хватились в момент, когда в Зимнем дворце состоялся торжественный выход.

— А как же этот агент Свифт передавал сведения немцам? — поинтересовался Измайлов. — По почте, что ли? Или через связника?

— Представьте себе, по почте. Отсылал в зашифрованном виде безобидные открытки по адресу, по которому жили честные люди, которые и слыхом не слыхивали об этих почтовых посланиях. Их просто к вечеру же перехватывал его человек и спокойненько переправлял в имение царского гофмейстера.

В это время в комнату вошел председатель губчека Олькеницкий и слышал ответ штабс-капитана.

— Значит, перехватывал, говорите. — Олькеницкий напрягся и посмотрел на Измайлова.

Шамиль хлопнул себя по лбу:

— Мне почему-то казалось, что Двойник связан с Почтальоном, которого мы сегодня не можем найти.

— Мы его не найдем, — сказал Олькеницкий, — всего скорее его убрал Двойник. Но, я думаю, здесь даже дело не в почтальоне.

Гирш Олькеницкий прошелся по комнате, нервно теребя волосы.

— Тут что-то в другом. Почтальон — это слишком просто для Двойника. Он может оказаться только громоотводом.

Измайлов вскочил с места:

— Да он сам ее перехватывал. Всего скорее на почте!

— Вот это ближе к истине, — заметил Олькеницкий. — А чтобы перехватывать, нужно там работать, шайтан задери!

Он бросился к телефону:

— Срочно машину и пять бойцов! Быстро!