Сквозь тени прошлого

— Нам хорошо вместе, что ты ещё хочешь знать?

— Не знаю, — растерялась она. — Какой ты любишь цвет, какую предпочитаешь музыку, любишь ли пиво, ты же англичанин, а я даже не знаю, пьешь ли ты пиво! Ну и… — Габриэлла задумалась и посмотрела на фигурку снеговика сидящего на окне дома. — Как проводишь рождественские праздники?

Он улыбнулся одними уголками губ и, глядя ей прямо в глаза, ответил:

— Синий, панк-рок, иногда пью, но сказать, что люблю, не могу. А праздники… я люблю сидеть у камина, — доверительно начал Захария, — закутавшись в плед, пить горячий глинтвейн и читать.

— Ты — в плед? — Габриэлла заулыбалась, представив эту умилительную картину. — Я поражена, — тихо сказала она.

— А я влюблён, — так же ответил он. — А что любишь ты?

«Тебя… — хотелось шепнуть ей. — И когда это я успела влюбиться в него по уши?»

— Чёрный, синти-поп, из алкоголя текилу. Да, именно так, — заметив его взлетевшие вверх брови, заверила она. — В Рождество с утра я люблю смотреть старые фильмы, забравшись с ногами на диван, и пить горячий какао. А ещё стоять у окна и наблюдать за праздничной суетой и гулять, особенно, если идёт снег.

Захария ничего не сказал, просто протянул ей руку. Габриэлла вложила свою маленькую ладонь в его большую, сильную и тёплую. Их пальцы переплелись, и он, потянув её за руку, подался вперёд и нежно спросил:

— Ты будешь моей?

— Да.

Все слова были сказаны, решения приняты, а вопросы и сомнения отринуты.

Со всеми их остановками, задушевными разговорами и последующими трепетными объятиями, в Эйджвотер-Холл Захария и Габриэлла приехали за час до ужина. Их ждали, но настроя на светские беседы с обитателями особняка у неё не было, поэтому, наскоро поздоровавшись с Элизабет и Эммой, Габриэлла прямиком направилась в свою спальню. Ей нужно было привести себя в порядок после дороги: принять душ, переодеться и немного подумать. Она хотела побыть одна, без Захарии, который своим присутствием напрочь лишал её возможности объективно воспринимать действительность и принимать взвешенные решения.

Габриэлла разделась и шагнула под душ. Горячие струи ласково обнимали тело, смывали усталость и освобождали от скопившегося напряжения. Когда же всё это успело произойти? Когда Захария поменял отношение к ней и их роману? А менял ли он его вообще? Она вспомнила, как бурно и стремительно закрутилась их любовная история. Без каких-либо намёков или авансов с его стороны, и уж тем более с её. Хотя здесь Габриэлла одёрнула себя и погрозила пальчиком за враньё. То, что между ними существовало некое притяжение, она почувствовала задолго до того, как легла с ним в постель. Это не было чем-то явным или заметным, но иногда лёгкое и на первый взгляд нейтральное касание пальцев — обычная вежливость, ударяло током и отзывалось чувственным покалыванием во всём теле. А во вскользь брошенном взгляде на мгновение вспыхивало тяжёлое, тёмное, и самое древнее желание — желание плоти. Желание узнать вкус губ, ощутить прикосновение обнаженной кожи, вдохнуть аромат тела и слиться в едином страстном порыве. В самой естественной близости — близости между мужчиной и женщиной.

А ведь за всё время их отношений они ни разу не обсуждали правил этой игры, не ставили друг другу условий и не обозначали границ. Всё казалось очевидным, простым и понятным. Габриэлла не жила в Англии, и то, что она уедет, было вопросом времени, а когда это произойдёт — наступит конец их связи. Без душераздирающих сцен и слёзных прощаний. Они оба знали это и ничего не имели против. Как оказалось, не имели только сначала.

А сегодня Захария объявил ей «шах и мат», абсолютно обезоружив своим признанием, победив в схватке за счёт своего предложения, а самое главное, не позволил ей закрыться или убежать от собственных чувств. Но уехать ей в любом случае придётся. Слишком много нерешённых дел: встреча с издателем, окончательное увольнение из газеты, её квартира, но самым важным был разговор с семьёй, родными и друзьями. И несколькими звонками этого не решить. Да и их совместная жизнь в Лондоне тоже вызывала много вопросов. Габриэлла никогда не жила с мужчиной. Она часто оставалась у бывшего любовника, но это всё равно другое. Как это будет с материальной точки зрения? Она, конечно, не феминистка со всеми вытекающими отсюда убеждениями, но и иждивенцем быть не хотела. И если в Чикаго заработок не был проблемой: статьи, которые она писала для интернет-изданий неплохо оплачивались, то в чужой стране это — проблема. Ведь материал, который предоставляла Габриэлла, был направлен на определенную аудиторию, на американцев. Согласятся ли её работодатели принимать работу из-за океана от журналистки, живущей среди англичан? Это вопрос, который требовал немедленного решения. А её книга? В Штатах у неё запланировано несколько встреч с людьми, о которых она планировала написать, и отменять их она ни в коем случае не собиралась.