Сквозь туман

«Сумка… лужа…су…» С легким вздохом она повернулась налево и сгорбившись пошла искать край лужи. «Далеко до края… Далеко… никогда такого не было…» и действительно кажется что никогда такого не было, что никогда еще не приходилось идти по этой черной грязи и сжимать челюсти, когда спина снова начинает говорить. И не хочется оглядываться назад – там кто то прыгает через лужу. Давно было…

«Лужи… да раньше бы пригнали сразу двадцать машин и лужу вмиг выгребли… Да… точно выгребли бы… раньше все…» Вблизи грязь не вызывает ничего, даже брезгливости и она привычно шлепает по ней. И снова из этой грязи врывается куда то глубоко, глубже чем в сознание тоскливый и долгий стон и ноги самостоятельно идут, а глаза смотрят на них и не видят ничего. Подтягивается все ближе и ближе дом. «Сумка… Скоро… Скоро…». «Встретить кого нибудь» вдруг выпрыгивает откуда то неуловимая надежда и появляется в груди знакомое и неудовлетворимое желание излить боль. Глаза начинают оглядывать скамеечки у подъездов, но что то внутри вздрагивает и она торопиться вперед – ей сегодня никого не нужно… «Никого…»

Поднявшись по лестнице, она ушла с улицы в дом. В доме было не менее пасмурно чем на улице. Почему то хлопал дверьми лифт и она входя в него внутренне сжалась. «Вдруг застрянет?» Лифт медленно двинулся «Застряну?.. Что тогда… Петя придет а меня нет и есть нечего» – снова как один пугающий образ, но лифт не застрял. Она мысленно вздохнула и поспешила из него открывать свою дверь.

Привычно ворочаясь в малюсенькой прихожей она довольно быстро сняла с себя пальто и ботинки. Сумка. Последние пять шагов с сумкой и на сегодня она больше не нужна. Она с удовлетворением поставила сумку на табуретку, прихлопнула по ней рукой, чтобы стояла прочнее и тяжело вздохнув опустилась рядом. «Сейчас начнется…» и глаза смотрят на часы и действительно – время сериала. И она сидит тяжело отдыхая и в голове начинает виться неконтролируемый поток образов, мыслей и чувств вокруг разыгрывающихся вокруг нее несколько раз в день драм. «Сумка» – падают на нее глаза.

Она торопливо встала и начала разбирать сумку. «Колбаска, сказали вкусная… Сыр…» хождение по рынку вспоминается с болью, и с грустьювспоминаются картинки белых ярлычков за стеклами ларьков, но рука вновь залезает в сумку и боль уходит и становиться веселее. «Любимые огурчики… Чесночок…»

…Петя приходит и с улыбкой говорит: – Опять ты меня балуешь… – она улыбнулась мысли.

«Картошку или макароны?… Он весь в деда… картошку… А вдруг!?… нет уж, нет уж!» Руки по-очереди наполняют водой две кастрюли , «ну и что, сама другое съем, а не съем все и не жалко… и не жалко…»

– 

А что у тебя бабуся?

– 

А вот, либо картошка, либо макароны.

– 

Ну ты вообще…

Она снова горделиво улыбнулась. «Вода стоит… так… картошка…» руки по многолетней привычке летают в четырех кухонных стенах и только изредка, когда глаза отвлекаются от дела и взор падает на циферблат коричневых часов, напоминает о себе спина, вспоминается почему то кушеточка и сериал, который идет прямо сейчас.

«Ох а ведь интересно… Эта гадина их водит за нос, а они и не замечают… «Ты мой единственный друг!…» А, Патрисия… Как ошибается? И все из-за этого Микелу, он во всем виноват… И как всегда на интересном месте остановили…» Над кастрюльками затягивается пар, на столе появляется скатерть и красиво по краю тарелки ложаться бутерброды. «Ну ничего утром еще раз покажут… Интересно…». Мысли вроде заинтересованно вспоминают эти события, но глаза все чаще падают на коричневый кружок. Все ближе к пяти… Мысли становяться медленнее, а все сознание направлено только на маленькую кнопуку у двери. «Обещал около пяти…». Стрелка проходит пять. Звонок молчит. Картошка и макароны уже готовы и стол накрыт. «Да…» звучит что то в голове, огромное, как облачное небо. «Да…» – это звон или писк… не понятно просто что то охватывает и наполняет.

Она устало садится на табуретку и начинает почему то протирать тарелку, задумчиво глядя вдаль. Руки замедляют свои движения, и вот почти совсем замирают. Пять десять.

Какое то старое забытое волнение и ребенок который сидит прямо здесь у ее ног, на кухне.

– Гоша, опаздывать нехорошо, поторопись, – он здесь новенький и ему нужно быть вежливым… но как это объяснить ребенку? – и волнение усиливается.

– Подождут, – он важно надувает губы и продолжает бить солдатиков палочкой по голове…

– 

Гоша… – Мальчик тупо и раздражительно продолжает стучать своей дурацкой палкой.

– 

Не хочу…

– 

Гоша!

– 

Не…

– Быстро одевайся, я сказала… – почему то теряются затихая во мгле звуки повышающегося голоса, подзатыльника и обозленного всхлипа… Сын…

Тарелка суха, но рука не чувствует этого, а глаза смотрят совем не на нее. Гоша… И мгновенно проносится вся его жизнь короткая, злая и почему то неудачная. Пьяные крики вырывающиеся из страшно перекошенного рта. Потом его лицо сочащееся кровью. Потом снова крик и пение. Потом плотный, как подушка, удар по лицу и затаенный надолго и непонимающий горя страх в материнской груди. Потом непростительное счастье при слове «убили»…