Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

– Himmel![48] – вскричал он. – Я все понял. Наши души поменялись телами. Теперь я – это вы, а вы – это я. Моя теория подтвердилась… Но какой ценой! Неужели величайшему ученому Европы теперь придется ходить в таком несерьезном виде? О, труды всей жизни пошли насмарку! – И в отчаянии он стал бить себя кулаком в грудь.

– Послушайте, – заметил настоящий фон Хартманн из профессорского тела. – Я, конечно, понимаю, каково вам, но не надо так колотить мое тело. Вы его получили в идеальном состоянии, но, вижу, уже успели намочить, а сейчас еще и синяков наставили. К тому же вон табаку на манишку насыпали.

– Какая разница? – убитым голосом ответил его собеседник. – Такими, какие мы есть, мы и останемся. Моя теория с блеском подтвердилась, но мне пришлось заплатить за это ужасную цену.

– А ведь действительно, – подумав, произнес дух студента. – Что мне делать с этими старыми немощными ногами? Как же мне теперь ухаживать за Элизой, как убедить ее, что я не ее отец? Нет, слава небесам! Хоть пиво и помутило мне голову сильней, чем если бы я был самим собой, я, кажется, придумал, как это можно исправить.

– Как? – с замиранием сердца выдохнул профессор.

– Нужно повторить эксперимент, только и всего. Еще раз освободим наши души, и на этот раз они уж точно вернутся в свои тела.

Ни один утопающий не схватился бы за соломинку так, как ухватился за эту идею дух фон Баумгартена. Охваченный неописуемым волнением, он оттащил собственное тело к обочине и отправил его в месмерический транс. После этого достал из кармана хрустальный шарик и ввел себя в такое же состояние.

Несколько студентов и крестьян, прошедших там в течение следующего часа, были сильно удивлены видом достойного профессора физиологии и его любимого ученика, которые сидели рядышком на грязной обочине в состоянии полной отрешенности. Через какое-то время вокруг них собралась изрядная толпа. Люди уже хотели вызывать врачей, чтобы отправить их в больницу, когда ученый savant открыл глаза и непонимающим взором посмотрел по сторонам. Кажется, какую-то минуту он не мог вспомнить, как очутился на этом месте, но потом замахал тощими руками над головой и полным восторга голосом закричал что было сил:

– Gott sei gedanket![49] Я опять стал самим собой. Я это чувствую!

Удивление толпы стало еще сильнее, когда студент, вскочив, выкрикнул те же самые слова, и странная пара прямо посреди дороги исполнила нечто вроде pas de joie[50].

Некоторое время спустя появились первые слухи, ставящие под сомнение здравость ума обоих участников этого происшествия. Когда профессор исполнил свое обещание и опубликовал отчет об эксперименте в «Медицинском еженедельнике», со всех сторон, даже от коллег, ему стали поступать советы подлечить нервы, мол, еще одна такая публикация, и он точно попадет в сумасшедший дом. Студент же по своему опыту понял, что лучше всего не распространяться об этом случае, поэтому молчал как рыба.

Когда вечером почтенный профессор вернулся домой, он не встретил сердечного приема, которого мог бы ожидать после столь странных приключений. Наоборот, он получил порядочную взбучку от обеих родственниц за пивной и табачный запах и за то, что его не оказалось рядом, когда в доме бесчинствовал молодой повеса. Не скоро жизнь в пенатах лектора вернулась в привычное спокойное русло, прошло еще больше времени, прежде чем там снова показалось веселое лицо фон Хартманна. Но, как известно, упорство города берет, и студент в конце концов сумел восстановить мирные отношения с рассерженными дамами. Ему уже нет причин опасаться неприязни фрау, поскольку теперь он – капитан императорских уланов фон Хартманн, и его любящая супруга Элиза в качестве знака и залога своей любви уже успела подарить ему двух маленьких уланчиков.

Кольцо Тота {471}

Проживавший в доме 147-А на Гауэр-стрит член Королевского Общества мистер Джон Ванситтарт Смит, несомненно, был человеком, целеустремленность и ясность мысли которого могли бы сделать его одним из величайших ученых нашего времени, если бы не один недостаток: чрезмерное тщеславие, которое заставляло его стремиться достичь высот в нескольких областях науки вместо того, чтобы сосредоточиться на одной.

В начале своей карьеры он проявлял склонность к зоологии и ботанике. Друзья видели в нем второго Дарвина, но, когда ему уже светила профессура, он неожиданно прекратил исследования и целиком посвятил себя химии. Его исследования в области спектрального анализа металлов принесли ему членство в Королевском Обществе, но он снова повел себя подобно coquette[51] – исчез на год из лаборатории, а потом вступил в Общество ориенталистики{472} и опубликовал научную работу, посвященную иероглифическим и демотическим надписям{473} Эль-Каба{474}, что и стало венцом не только разносторонности его талантов, но и непостоянства его натуры.