Сквозь враждебные волны (СИ)

В озорном и всегда жизнерадостном взгляде Марин сейчас было много серьёзного и взрослого, словно к её возрасту всего за несколько минут прибавился целый десяток лет. Ведь такие события не проходят бесследно, они въедаются в сердце и душу, уродуя их рваными шрамами.

Семья Ле Пен нашла временное пристанище у друзей, дети продолжали посещать школу, стараясь жить как прежде. Вязкая повседневность будней затягивала, создавая иллюзию нормальности. Вот только ничего нормального в их жизни больше не было. Покушение создало вокруг их семьи санитарный кордон, общество отторгало их, как организм — неприжившийся пересаженный орган.

Ночами Мари-Каролин сидела у кровати Марин пока та не заснёт, напевая колыбельную и гладя сестру по волосам. И это принесло свои плоды: через несколько недель начали сходить гематомы на теле, затянулись осколочные порезы на лице и руках. И пусть порой ей было страшно вспоминать случившееся до озноба, до зубного скрежета, до крика посреди ночи, Марин научилась справляться с эмоциями. Она даже смогла оставаться одна в спальне. Спала, свернувшись клубочком и укрывшись с головой одеялом, обязательно подоткнув под себя все его стороны, чтобы в отсутствии Мари-Каролин прячущиеся под кроватью монстры не могли просунуть свои лапы. И обязательно обнимала подушку — плюшевые игрушки Марин уже давно не использовала, потому что считала себя такой же смелой и взрослой, как её старшая сестра.

Раньше Марин всегда светилась изнутри, щедро одаривая своим теплом всех вокруг, и Мари-Каролин надеялась, что её внутренний свет вернётся и с годами не исчезнет.

5 августа 2022. Сквозь враждебные волны

Свой пятьдесят четвёртый август Марин встречала в кругу семьи, в собственном доме, что был окружён согретым ласковым летним солнцем садом и источал тонкое благоухание растущих там цветов.

Марин была счастлива среди близких ей людей, но всё равно нуждалась хотя бы в нескольких минутах уединения. Она устроилась на подоконнике в гостиной, освещённой уютным медовым светом лампы, и устремила взгляд в окно. У неба испортилось настроение и, нахмурившись, оно было готово вот-вот разрыдаться. Изредка вдали слышались глухие раскаты грома, похожие на рычание злой собаки, и виднелись вспышки молний. Но ни один мускул не дрогнул на лице Марин, ведь грозы она больше не боялась. Она вообще ничего не боялась. Но злость и враждебность окружающих, всю жизнь накрывающие её с головой, словно волны в шторм, не ожесточили Марин, только сделали сильнее.

В голове проносилось множество воспоминаний, одни из которых были приправлены сахаром, другие — солью. А то, самое памятное и страшное — горьким перцем. Марин провела пальцем по шраму на запястье, выделяющемуся на коже едва заметным белёсым рубцом — единственное напоминание о том дне, оставшееся на её теле, — и шумно сглотнула, ощутив, как сердце в очередной раз болезненно ударилось о грудную клетку.

Она не любила касаться темы своего прошлого и произошедших в детстве событий. Но не потому что ещё болело, а потому что опасалась, что может заболеть вновь. Марин зажмурилась, чтобы дать возможность воспоминаниям вернуться на самые дальние задворки памяти, но деликатное покашливание привлекло её внимание, и она распахнула глаза.

Взгляд Мари-Каролин был окрашен тщательно скрываемым, но тем не менее заметным оттенком тревоги. Чувствуя напряжённое состояние Марин, она принесла ей бокал вина и электронную сигарету — сейчас справляться с плохим настроением было куда приятнее и эффективнее, чем в детстве. Мари-Каролин устроилась рядом, и Марин положила голову на заботливо подставленное ей плечо.

Прошло много лет, менялись времена года, то согревая ласковым солнцем, то обдувая холодными ветрами, но взаимоотношения между сёстрами остались неизменными — доверительными, искренними, откровенными. И сейчас Мари-Каролин смотрела на Марин с бесконечным теплом и гордостью.

Девочка, с детства возненавидевшая политику, превратилась в женщину, посвятившую политике всю свою жизнь, накрепко связав благополучие Франции со своим личным спокойствием и миром в своей душе. Одиннадцать лет Марин возглавляла партию, когда-то созданную её отцом, а теперь являлась президентом парламентской группы депутатов в Национальном собрании Франции. Со своими политическими оппонентами она всегда говорила прямо и жёстко, как слепых котят тыча носом в их собственную неправоту и устраивая геноцид их нервным клеткам.

Мари-Каролин знала, что в жизни Марин были взлёты и падения, и было сложно представить, что один человек может выдержать столько, сколько выпало на её долю, да к тому же сделать это с высоко поднятой головой и гордо расправленными плечами. Мари-Каролин порой казалось, что у Марин позвоночник отлит из какого-то металла, согнуть который не подвластно никому и ничему. Природное упрямство и закалённый характер никогда не позволяли ей сдаваться, и она всего добивалась сама.

Ведь Марин, как никто другой, знала, какой широкой улыбкой могла улыбаться фортуна, и каким зловещим мог быть её оскал.