Вместе с заведующим райземотделом Куйбышевского района И. П. Прозоровым и агрономом райзо Н. Г. Жежелем я выехал на грузовике в пригородные хозяйства, расположенные во Всеволожском районе. Летели «белые мухи» — первые снежинки наступающей зимы. Мы мчались через Охту к Пороховым и Колтушской возвышенности, минуя разбираемые на дрова дома (в Ленинграде разрешено разобрать на дрова пять тысяч деревянных домов!), минуя поля, огороды — вязкие, серые предзимние, уже почти сплошь оголенные. Только кое-где виднеется отличная неснятая капуста. Это там, где для нее пока не нашли хранилищ или транспорта. Но такие клочки полей редки.
Прозоров — седой человек с энергичным, исхудалым лицом. Он семнадцать лет был на военной службе, участвовал как связист в трех войнах — империалистической, гражданской и финской.
Жежель — немолодой, худощавый, как все ленинградцы, спокойный, с ясными и внимательными глазами человек. Он старший научный сотрудник Сельскохозяйственной академии, доцент двух вузов, участник многих научно-исследовательских экспедиций — почвенно-ботанических и геологических. Теперь вместе со своей женой Еленой Ивановной Пантелеевой, аспиранткой Пушкинского сельскохозяйственного института, и двухлетним ребенком он живет во Всеволожском районе, — жена его работает там агрономом в пригородном хозяйстве. Жежеля и его жену давно зовут в тыл, но они ни за что не хотят оставлять Ленинград.
— Знаете, я избороздил весь Советский Союз, но такого энтузиазма и таких интенсивных приемов в агротехнике, как у нас в это лето, здесь, я нигде никогда не встречал! А ведь все, чего мы добились, сделано людьми, которые никогда не касались земли!
Всю дорогу Жежель рассказывал мне о том, как весной и в начале лета служащие городских учреждений, ставшие рабочими пригородных хозяйств, питались там главным образом лебедой, одуванчиком, крапивой, корнями лопуха и разными другими травами, и о том, что из нескольких тысяч человек никто не умер, а теперь, когда овощи выращены, все поправились, стали вполне здоровыми, окрепли физически, бодры духом…
За вчерашний день мы объездили и обошли пешком с полудюжины или больше пригородных хозяйств — в деревнях Хирвости, Янино, Куйвора, Красная Горка и многих других. Подробно осмотрели хозяйство телефонной станции и хозяйство строительства № 5 Наркомпути, хозяйство Управления культурно-бытового строительства Ленсовета и многие другие. Впечатлений и записей у меня было много. Оставив Прозорова в подсобном хозяйстве треста столовых, в Красной Горке, последние четыре километра сюда мы вдвоем с Жежелем прошли бывшей лесной дорогой, «бывшей» потому, что весь лес за лето вырублен, торчат только отдельные сосны.
Топая по грязи и пробираясь обочинами по мокрой, жухлой траве, по косогорам, беседуя о голодной зиме, из которой оба едва выкарабкались, мы, предельно усталые, дошли сюда, пришли в эту обжитую опрятную комнату — «домой», где встретила нас жена Н. Г. Жежеля Елена Ивановна — худощавая миловидная ленинградка, которая сразу стала кормить нас капустным супом и жиденькой пшенной кашей.
Проголодав в Ленинграде блокадную зиму, Елена Ивановна, спасая от смерти ребенка и мужа, который уже не вставал, пошла на службу, работала в Ленинграде милиционером. Поздней весной ее отпустили на работу по специальности, она стала агрономом подсобного хозяйства треста № 40 и, работая там, добилась перевыполнения плана: вместо двадцати восьми назначенных по плану гектаров были засеяны все земли хозяйства — сорок один гектар.
Елена Ивановна связана со всеми бригадирами доброй дружбой, все работники хозяйства для нее — родная семья, все личные дела рабочие идут решать к ней, — в этом я убедился вчера же вечером: народ до ночи, как говорится, валом валил к ней в дом… Сама она — день и ночь на полях…
Комната Жежеля и Елены Ивановны в колхозной избе — чистенькая, оклеенная синими дорогими, с серебряными блестками, обоями; на полках и столах — книги, городские вещицы, самовар, патефон. На стенах под потолком сушатся пучки укропа, сельдерея, ботвы, рябины… Уже подсушившиеся Елена Ивановна вчера собрала в мешочки.
В соседней комнате, где русская печь и на стене коптилка, где на полу спали три пущенных ею ночевать связиста-красноармейца из дивизии Донскова, Елена Ивановна постелила мне кровать, положив две чистые простыни, подушку и одеяло. Я спал, как дома, — которого у меня нет, — в тепле и чистоте.
А утром играл с Юрой, он оказался забавным, смышленым ребенком, знающим названия всех овощей, капусту называющим, «патятя». На все вопросы он уверенно отвечает «да», а когда просит, например, хлеба с маслом и в масле ему отказывают, сокрушенно повторяет: «Нет?» — и успокоенно ест сухой черный хлеб. Вчера отец привез ему из города бутерброд с красной икрой. Эту икру он назвал «рябиной», потому что рябину знает, а икры еще никогда не пробовал.