«…Разрастаясь, народное восстание охватывало все больше районов области и к моменту наступления частей Ленинградского и Волховского фронтов превратилось во всенародное восстание против немецких захватчиков. Его опорой была 35-тысячная армия партизан — 13 хорошо вооруженных бригад, имеющих опытных и закаленных в боях командиров, комиссаров и бойцов…
За 32 месяца партизанской борьбы народные мстители уничтожили 104 242 гитлеровца, вывели из строя 1050 паровозов и 18 643 вагона, платформы и цистерны. Партизаны разрушили 175 километров железнодорожного полотна, взорвали 201 железнодорожный и 1180 шоссейных мостов, разгромили 48 железнодорожных узлов и станций. Партизаны совершали неоднократные налеты на аэродромы противника.105 вражеских самолетов уничтожены на земле и в воздухе… За 32 месяца уничтожено 593 узла связи, разрушено 2153 километра телефонно-телеграфной линии. Десятки немецких гарнизонов не могли восстановить проволочную связь по 2–3 месяца…» [52]
Средняя Заречная улица была переименована немцами в Полицейскую, на других также не стерты еще немецкие названия. Прохожу по 9-й улице, мимо мраморного немецкого могильного памятника, к дому № 11 — веселой зеленой дачке с застекленными верандой и мезонином. Перед ней — палисадник, вокруг — сосны и сверкающий в лучах солнца снег. Здесь живет член Военного совета партизанских бригад Ленинградской области комиссар 9-й партизанской бригады Иван Дмитриевич Дмитриев, вернувшийся 18 февраля к своей прежней довоенной должности — первого секретаря Лужского райкома и горкома партии. В прошлые годы войны он был командиром восемнадцати партизанских отрядов, потом комиссаром 1-й партизанской бригады.
И. Д. Дмитриев — худощавый, высокий, немного сутулый человек с умным, усталым, спокойным лицом — принял меня тепло и радушно.
Наверху в мезонине живет партизанская связистка и разведчица Клава Юрьева. В доме весь день толпятся партизаны, из тех сорока-пятидесяти человек, что составляли ядро бригады, а неделю назад заняли руководящие посты в райкоме партии, в учреждениях и организациях Луги. Клава для всех готовит обеды, ведет в доме «штабное хозяйство».
Дмитриев весь день в райкоме, приходит только обедать да после работы; скидывает свой черный дубленый полушубок, свою шапку-ушанку с красной, наискось, ленточкой. Садится, усталый, есть, по душам беседует с партизанами.
Я сразу почувствовал особенную искренность и простоту во взаимоотношениях партизан — чистых душою и сердцем, гордых своей непреклонностью и своими делами людей, сдружившихся за долгих два с половиной года тяжелейшей жизни в лесных походах. Все эти люди сейчас стараются привыкнуть к удивительной для них обстановке покоя и безопасности, но отдыхать им некогда, у всех много непривычной для них работы, новых, сложных для решения дел, которыми они связаны теперь с людьми самыми разнообразными — и с воинами Красной Армии, и с местными жителями.
Командиров бригады — недавно назначенного Шумилина и того, который полгода был до него — Светлова, — здесь уже нет: они уехали в Ленинград к руководителю штаба всех партизан Ленинградской области М. Н. Никитину.
Партизаны в необычной для них обстановке — в теплых квартирах, в сытости — явно скучают. Не представляют себе новой, мирной жизни. И выполняя свои нынешние обязанности, томятся, не знают, «куда себя девать»… Жалуются: вот, мол, за годы партизанской жизни ничем не болели, а теперь быстро утомляются, чихают, кашляют.
— Я — женщина, — сказала мне Клава Юрьева, — а терпеть не могу всех этих хозяйственных дел!
И глядя в окно, воскликнула:
— В лес хочу!..
Все с удовольствием, с увлечением рассказывают о своих тяжелых и опасных, но явно уже окутанных дымкой романтики лесных боях и походах.
Называя свою бригаду «ядром партизанского движения в области», И. Д. Дмитриев, сидя за столом, у окна, говорит: