Сквозь завесу времени (сборник)

— Ты чудак, малыш! — усмехается Тангар. — «Только земных профессий» теперь нет. Ведь и раньше не было рязанских и донских, немецких и французских профессий. Люди жили тогда на Земле, и все профессии были земные. А теперь мы живем на планетах Солнечной системы и нет профессий земных и марсианских, юпитерских и венерианских… Понимаешь? Вот посмотри сегодняшнюю телегазету.

Тангар исчезает. А на экране загораются крупные заголовки: «Требуются космоэнергетики для работ на Венере», «Садовники вылетели на Марс», «Молодежь, на освоение Сатурна!», «Второй день нет известий от геологов с Плутона», «Экипаж звездолета „Вперед“ сообщает нашим планетам»…

Надписи пропадают с экрана. Тангар, по-прежнему улыбаясь, сидит против меня.

— Понял, Андрей? Люди живут на планетах единой семьей.

Я киваю головой:

— Понял. Но я все-таки хотел бы жить только на Земле…

— Как тебе не стыдно! — темное лицо Тангара становится суровым. — Я думал, ты не все знаешь, а ты просто эгоист. Ты хочешь жить на старой, удобной и самой благоустроенной планете. А другие? Они должны жить, где похуже, да? Конечно, если ты хочешь, мы сделаем для тебя исключение. Ну, скажем, как для не сумевшего преодолеть земного притяжения. Но ведь это не по-товарищески, малыш…

Я краснею. Это на самом деле не по-товарищески. И тут у меня мелькает счастливая мысль.

— Нет, — кричу я, — не так! Пускай все люди живут на Земле! И пускай всем будет хорошо! Ведь она такая красивая!

— Для одной Земли людей слишком много, — светлеет в улыбке Тангар. Исчезло большинство болезней, нет войн, голода, самоубийств. Средний возраст человека — сто пятьдесят лет. Мы уже заселили многие планеты Солнечной системы, и, поверь мне, малыш, скоро они будут ничем не хуже Земли… А потом ты же не знаешь: может быть, красные марсианские леса тебе понравятся больше зеленых земных. Так кем же ты хочешь быть?

— Я очень люблю земные деревья, дядя Тангар…

— Прекрасно, — взмахивает рукой Тангар, — скоро мы будем закладывать земные леса на моей родной Венере. Научишься этому делу — приезжай. Я тебя будут ждать.

— Но ведь ты Председатель всей системы, — удивляюсь я, — и ведь ты живешь на Земле…

— Не совсем так, мой мальчик, — смеется Тангар, — не совсем так. Председатель — это общественное поручение, как говорили раньше. Это всего на два года. А потом я уеду к себе на Венеру…

— А почему Председателем выбрали тебя? — спрашиваю я.

Тангар пожимает плечами:

— Я историк. А историков выбирают чаще, чем других: мы хорошо помним людские ошибки…

Я не совсем понял, но продолжаю спрашивать:

— А Главный Космонавт? Его тоже снова не выберут?

— Космонавт — это профессия, мой мальчик. И пока Грат — лучший Космонавт Республик, он и будет, конечно, Главным Космонавтом.

Мы помолчали. А потом я сказал тихо-тихо, мне не хотелось, чтобы даже дядя Женя это слышал:

— А может быть, я буду поэтом, дядя Тангар. Мне очень нравятся стихи.

— Великолепно! — обрадовался Тангар и протянул руку, словно хотел коснуться меня. — Но тогда тебе придется, малыш, много летать. Ведь ты будешь говорить с миллиардами людей — с учеными, пилотами, инженерами… Они смелые люди, малыш, и тебе, чтобы понять их, придется побывать вместе с ними в лабораториях, экспедициях, на планетах и астероидах… Запомни, Андрей, никогда, какую бы ты профессию ни избрал, ты не будешь нуждаться ни в еде, ни в одежде, ни в жилье. Но если ты будешь жить только для себя, люди не будут тебя уважать. А это очень тяжело, малыш, когда люди тебя не уважают. Уж ты мне поверь: я историк, и я многое видел…

Тангар уплыл вместе с креслом куда-то вправо, а на его месте появился Главный Космонавт.

— Значит, договорились, Карелов, — продолжил он разговор с дядей Женей, вы будете работать на космодроме… Ну хотя бы в районе старого Новосибирска. Кстати, там есть и институт лесоводства, куда мальчик сможет поступить, окончив школу… Желаю вам обоим удачи…

Уже больше двух лет прошло с той памятной беседы. Дядя Женя дважды летал на Марс и Сатурн. И по тому, как он иной раз ворчит, что не желает быть межпланетным извозчиком, я понимаю: его уже тянет к звездным полетам. А я полюбил свою будущую профессию. Побывал в тропических джунглях Казахстана и в суровых лесах Антарктиды… А иногда, почему-то чаще всего по вечерам, когда дяди Жени нет дома, меня тянет на родину — на «Россию».

Я веду ракетоплан к небольшому, известному теперь каждому школьнику островку. Солнце закатывается за выпуклый, вспененный край океана. На черный, отполированный бурями базальт отвесных скал накатываются волны. Они бегут одна за другой, гневно встряхивая седыми гребнями, и с грохотом, подобным раскату грома, расшибаются о берег. А «Россия», нацелив в небо стремительный, обгорелый, рябой от метеоритных дождей корпус, словно летит, вечно летит к далеким блистающим звездам.