…И вот – была ли это благодать,Пославшая мне знак и наставленье -Но тут, когда, не в силах совладатьС печалью, прерывая размышленья,Я поднял взгляд: в немом оцепененьеСтоял старик, согнувшись над водой.И был древнее он, чем может быть живой.Так на вершине голой, может быть,Огромный камень привлечет вниманье -И смотрим мы, и пробуем решить,Как он попал туда: его молчаньеНам кажется исполненным сознанья,Одушевленным: он, как зверь морской,Что выполз на песок, расставшись с глубиной.Таким был тот – ни мертвый, ни живой,В полудремоте старости глубокой,Согбенный так, что ноги с головойПочти сошлись, прийдя к черте далекойЗемного странствия – или жестокийГруз бедствия, недуга, нищетыЛег на спину его и исказил черты.Он опирался. Посохом емуБыл крепкий сук с ободранной корою.Прислушиваться к шагу моемуНад этой заболоченной водоюНе думал он, недвижен, как пороюБывает облако под ветерком,И если двинется – то вдруг и целиком.Но вот он молча посох опустилИ дно пошевелил. И с напряженьемОн вглядывался в возмущенный ил.Как будто поглощенный трудным чтеньем.И я по праву путника, с почтеньем,Беседу начал, и ему сказал:– Какой погожий день нам нынче бог послал.Он отвечал. Сердечности живойЕго ответа кротости глубиннойЯ поразился. И спросил его:– Что привело вас в этот край пустынный?Как сил достало для дороги длинной?И в глубине его запавших глазКакой-то быстрый свет и вспыхнул, и погас.Он начал слабым голосом, едва,Но выверенно, медленно ступалиВ живом порядке важные слова -Так в простолюдье говорят едва ли.Вы б царственною эту речь назвали.В Шотландии она еще звучит,Где божий и людской закон не позабыт.Он рассказал, что он пришел сюдаЛовить пиявок. Бедность научилаТакому делу – полное труда,Опасное – не всякому под силу,Что сотни миль по топям, исходил он,Ночуя там, где бог ему пошлет.Но это честный труд и этим он живет.Старик еще стоял и объяснял.Но слабым шумом, глохнущим потокомКазалась речь – я слов не различал.И он, в своем величье одиноком -Не снится ли он мне во сне глубоком?Иль вестник он и послан, может быть,Чтоб силы мне подать и веру укрепить.Я вспомнил мысль мою о том, что страхУбийственен, надежда неуместна,О суете и о земных скорбях,О гениях в их гибели безвестной.И вновь я начал, чтобы речью честнойКонец моим сомненьям положить:– Так это хлеб для вас? И этим можно жить?Он, улыбаясь, повторил: – БрожуОт лужи к луже, от болот к болотам.Ищу пиявок, под ноги гляжуВ прибрежный ил. Но вот еще забота:Когда-то, – молвил, – было их без счета.Теперь не так, ловить уже трудней.И все же хватит мне по старости моей.Пока он говорил – казались мнеИ речь его, и взгляд в краю пустынномКакими-то нездешними. В умеЯ видел: как он молча по трясинамИдет, идет в смирении старинном…Забылся я. И в этот миг как разОн кончил, помолчал и повторил рассказ.И многое еще он рассказалВсе так же твердо, с точностью прекрасной.Державно. И, когда он замолчал,Я улыбнулся: кто бы угадалВ глубоком старце этот разум ясный?– Господь! – сказал я. – Будь же мне в оплот!Пусть нищий твой старик в душе моей живет.