Сквозняк из прошлого

Местечко было отмечено апельсиновой коркой. Он хотел для начала обнять ее, как того требовала его нервная плоть («скоренько» было ошибкой), но она отстранилась, по-рыбьи извернувшись всем телом, и села среди черники, чтобы разуться и снять штаны. Его смятение усилилось при виде рубчатой ткани черных рейтуз плотной вязки, которые она носила под лыжными штанами. Она согласилась приспустить их лишь настолько, насколько это было необходимо. Ни целовать себя, ни ласкать ее бедра она не позволила.

«Что ж, не повезло», сказала Арманда наконец, но когда она повернулась к нему спиной, пытаясь натянуть рейтузы, он тут же обрел силы сделать то, что от него ожидалось.

«Теперь идем домой», сразу после этого сказала она своим обычным нейтральным тоном, и они молча продолжили свой быстрый спуск.

На следующем повороте тропы у их ног раскинулся первый фруктовый сад Витта, а дальше был виден блеск ручья, лесозаготовительный склад, жнивье, коричневые коттеджи.

«Ненавижу Витт, – сказал Хью. – Ненавижу жизнь. Ненавижу себя. Ненавижу эту гадкую старую скамейку».

Она остановилась, чтобы посмотреть, куда указывал его свирепый палец, и он ее обнял. Она сперва попыталась уклониться от его губ, но он отчаянно упорствовал. Внезапно она сдалась, и произошло маленькое чудо. Рябь нежности пробежала по ее чертам, как ветерок по отражению. Ее ресницы увлажнились, плечи вздрагивали в его объятиях. Этому мигу сладкой тоски не суждено было повториться – или, вернее, ему никогда больше не было даровано время, чтобы произойти вновь после завершения цикла, заложенного в его ритме. И все же то короткое дрожание, в котором она растворялась вместе с солнцем, вишневыми деревьями, прощенным пейзажем, задало тон его новому существованию, вселяющему чувство, что «все хорошо» – несмотря на ее худшие настроения, ее самые вздорные капризы, ее самые жестокие требования. Именно этот поцелуй, и ничто другое, предшествовавшее ему, стал настоящим началом их романа.

Она высвободилась, не сказав ни слова. Ведомая вожатым бойскаутов, к ним приближалась длинная вереница мальчиков, поднимавшаяся по крутой тропе. Один из них взобрался на соседний круглый валун и спрыгнул, издав радостный клич.

«Grüss Gott»[30], сказал их наставник, проходя мимо Арманды и Хью.

«Привет-привет», ответил Хью.

«Он решит, что ты псих», сказала она.

Пройдя буковую рощу и перейдя речку, они достигли окраины Витта. Короткий спуск по грязному склону между недостроенными шале привел их к вилле «Настя». Анастасия Петровна на кухне расставляла цветы в вазы. «Мама, иди сюда, – крикнула Арманда. – Жениха привела».

16

В Витте открылся новый теннисный корт. Однажды Арманда вызвала Хью сыграть партию: кто кого.

С детских лет, наполненных ночными страхами, сон оставался всегдашней напастью нашего Пёрсона. Напасть была двоякой. Ему приходилось, иногда часами, добиваться расположения черного автомата, автоматически повторяя в уме какой-нибудь подвижный образ, – это была одна сторона мучения. Другая заключалась в том, что сон, когда он все-таки наступал, погружал его в полубезумное состояние. Он не мог поверить, что у порядочных людей бывают столь непристойные и абсурдные кошмары, как те, которые отравляли его ночи и продолжали преследовать его в течение всего дня. Ни случайные пересказы дурных снов, которыми делились с ним знакомые, ни истории болезней во фрейдистских сонниках, с их смехотворными толкованиями, не представляли ничего похожего на сложную мерзость его почти еженощного опыта.