Из угасающих звуков возник другой голос. Он что-то повторял на высокой ноте, потом звук стал гортанным и резким, словно его кто-то натирал, как смычок, канифолью. Слова проявлялись, как на фотобумаге, постепенно набирая звучание.
– Страшная жизнь, жестокая и несправедливая. Но другой, скорее всего, не будет. И надо прожить ее целиком, на одном дыхании, жаль, что дышать учат только певцов. Надо попробовать подняться над бытом, суетой, болтовней.
Голос был знакомый, и Даша напряглась, пытаясь разглядеть говорящую женщину. Неужели? Этого не могло быть!
– Мама?
– Рождение-учеба-семья-дети-работа-смерть, – голос монотонно, без всяких интонаций эхом отдавался в голове. – Где в этой страшно однообразной цепочке твоя жизнь? Твое отличие от других, твоя боль, твое страдание и обретение радости. Ты пришла в этот мир с криком страха и материнской болью. Время постепенно прибавляет новые страхи и боль.
Даша хотела закричать, что понимает справедливость данности: она женщина, а это уже больно. Но не может же женщина состоять только из боли? В ней есть хитрость и подлость, обман и вероломство. В ней много грязи. А еще она умеет быть нежной, беззащитной, доверчивой. Но в жизни это, к сожалению, малоприменимо. Наверное, женщина всю жизнь ищет или мечтает найти мужчину, похожего на нее. Кто же может понять ее лучше, чем она сама? Эти поиски, как правило, безрезультатны. Женщина создает ореол мужчине, а он ей – в награду – славу бабы, склочницы, скандалистки.
– Ей – в танце принадлежать джентльмену, – лицо матери приблизилось вплотную. – Ему – поесть, попить и побыстрее уложить ее в койку, можно, и без первых двух условий. Ей – лучшее для него. Ему – от мяса к гулянке или попойке. Ей – не фильм важен, а то, что с
ним в кино, ему – …Даша вглядывалась в некогда любимые черты – тонкие брови, нос с горбинкой и фисташковые глаза и содрогнулась от горького понимания – мать сейчас где-то рядом с внучкой. Ей хотелось спросить, увиделись ли они, если да, то, как узнали друг друга, никогда не встречаясь? Но она тут же забыла свои вопросы, потому что теперь это было не важно.