Слабая, сильная, твоя…

— Да, я всегда все планирую заранее. А теперь, — он уселся на кровати напротив меня, опершись спиной о стену, подтянул ноги и расставил колени, — мне все можно.

В руках Мир вертел сигарету и зажигалку.

— И курить можно? — удивилась я.

Он опустил голову, вздохнул, будто готовясь сказать что-то важное, и повторил:

— Мне все можно.

Наконец до меня дошло, что означает это «можно».

— Все никак не могу поверить… Мир, неужели все, что происходит, — правда?

Ответа не было. Он курил, нагло стряхивая пепел прямо на пол палаты. Вот таким и вспоминала я его потом, в России. Таким. Любимые голубые джинсы, вытянутая майка, которую Мир носил дома и попросил принести в клинику, голые мускулистые плечи, черные глаза за пеленой сигаретного дыма. Глядя на меня, он щурился, потом опускал взгляд на сигарету, подносил ее ко рту, глубоко затягивался, отводил руку с сигаретой в сторону, щелчком сбивал пепел, выпускал густой дым вверх, снова смотрел на меня сквозь дым. Я молчала. Он докурил, повертел окурок, соображая, куда его пристроить, перегнулся назад, через спинку кровати, и ткнул окурок в цветочный горшок. Мир вел себя как хам, возможно, таково было влияние слова «можно».

— Иди ко мне, — протянул он руки ладонями вверх.

Там, в глубине души, где раскинулась ледяная пустыня, где таилась злая радость освобождения, где было пусто, холодно и темно, там раздался гром и сверкнула желтая молния. Я было подалась вперед, но вспомнила о коварной блузке и, приподнявшись на коленях, принялась раздеваться. Облако дыма еще висело между нами, и сквозь него я видела, как меняется лицо мужа по мере моего обнажения.

Мир притянул меня к себе, взял в ладони мое лицо и поцеловал губы. Потом еще раз и еще. Он был нежен, удивительно нежен. Я и забыла, каким нежным может быть мой муж. Он откинул с моего лба волосы и поцеловал шрам, провел ласковыми пальцами по шее и поцеловал шею.

Странно, но я испытывала легкий стыд, раздеваясь при нем. Сейчас неловкость сковывала мои движения, и я просто не знала, что делать дальше. В таких случаях говорят: «Природа подскажет», но моя природа молчала. Однако Мир будто и не замечал ничего. Медленно, ласково он гладил мою грудь руками и губами. Это было приятно. Мне хотелось как-то показать удовольствие, но я никак не могла найти правильный ход. Просто ощущала, пытаясь расслабиться, вспоминала, как же это было раньше? Тело ждало сигнала.

— Ты совсем холодная, — прошептал Мир. — Что мне сделать, чтобы тебя согреть?

— Не знаю. — Мой ответ мог отпугнуть его, но я сказала правду.

— Леночка, прошу тебя, возможно, это последний раз.

Наверно, это и был сигнал, потому что я ощутила маленький взрыв внутри, вроде толчка при землетрясении. Это же действительно может быть последний раз. Горло сдавило рыдание, слезы, горячие, как вода гейзера, хлынули из глаз и обожгли мне щеки. Эти бурлящие потоки пролились на ледяную пустыню моей души и затопили ее. Я оттаяла, ожила, воскресла и… влюбилась в своего мужа накануне его смерти.

Мир почувствовал это сразу. Он стиснул меня в сильных объятиях и уложил на спину. Больничная палата с отмытым кафелем на стенах превратилась в хрустальный зал, полный горящих свечей и неслышной прекрасной музыки. Узкая койка стала грудой розовых лепестков, разбросанных по атласным простыням. Я была богиней, Мир был небожителем. Так продолжалось ровно сто лет. На сто первый год абсолютное наслаждение захватило все мое существо. Я вскрикнула, Мир самодовольно рассмеялся. Открыв глаза, мы очутились на земле. Но это была уже другая земля.

Глядя на растрепанного Мира, который снова схватился за сигарету, я размышляла о своей собственной глупости. Что же я делала раньше, весь последний год? Как же давно мы не любили друг друга! Как много времени прошло впустую! Как я могла так отдалиться от него, как он мог! Зачем же я жила, не любя, не страдая, зачем же тогда? Разве все обиды в мире стоят одной ночи любви? Почему я не умерла много лет назад, приехав из России, здесь, в этой же клинике, когда меня обкалывали успокоительным и пичкали снотворным? Лучше бы я умерла! А теперь я в больничной палате после пустоты и с пустотой в душе пытаюсь за несколько часов прожить те упущенные годы. Он был рядом, а я не видела, он ходил, говорил, дышал, он был! Теперь его не будет, и что тогда?

Глава 36

Чуть позже Мир лежал, обняв меня за голые ноги, положив тяжелую голову мне на живот, и говорил:

— Не думай, что я совсем ничего не чувствовал к тебе все это время. Я заметил тебя еще тогда, у Марковых, на именинах моей бывшей тещи. Ты была такая… хрупкая. У тебя были такие испуганные глаза.

— Я влюбилась в тебя с первого взгляда. Меня это потрясло тогда. Я думала, что никогда не буду с тобой. — Такие далекие воспоминания вызывали у меня даже не ностальгию, а очень отдаленную, акварельно-прозрачную печаль. Мир продолжал:

— А потом, на квартире Эллы, я узнал, что такое секс с любящей женщиной. И это потрясло меня.

— Хотелось бы узнать, что такое секс с любящим мужчиной! — все же не удержалась я. Он отвел глаза.