Слабая женщина, склонная к мелонхолии

Тугарин слушал ее внимательно, смотрел серьезно, время от времени одобрительно кивал. Как преподаватель на экзамене. Судя по выражению лица преподавателя, студентка могла рассчитывать на твердую пятерку.

Ася почувствовала глухое раздражение. С какой стати она тут демонстрирует чудеса дедукции? Одобрительно кивает, подумать только… Она не обязана сдавать экзамен по… черт его знает, как этот предмет называется. У нее совсем другая работа, и этой работой ей давно пора заняться.

Она замолчала на полуслове, посмотрела на часы, значительно пошевелила бровями и озабоченно сказала:

– Ладно, некогда мне глупостями заниматься. Мне еще лежачих посмотреть надо. А со всей этой ерундой вы сами как-нибудь разберетесь.

– Как-нибудь разберемся, – печально согласился Тугарин. – Придется самим разбираться, что ж теперь… Ася Пална, еще один вопрос, если разрешите. Как вы думаете, ваш бывший муж понял, что вы ему голову морочите? Ну, насчет страшной болезни, смертельной опасности и так далее… Все-таки вы очень откровенно издевались над ним. Вряд ли после этого он чему-нибудь поверит.

– Когда это кому я голову морочила? – возмутилась Ася. – Когда это над кем я издевалась? Я всегда говорю правду, и еще раз правду.

– А насчет лежачих? – Тугарин сделал выражение лица типа «у нас разные представления о правде». – Вы же сказали, что им операции делать без толку. Тогда что они здесь делают?

– Живут, – хмуро ответила она. – Младшей – восемьдесят два, старшей – восемьдесят семь… Совершенно одинокие бабульки. От нас одну заберут эндокринологи, одну – онкологи, двух – кардиологи. У нас же нет хосписа. Вот эти бабульки из отделения в отделение и путешествуют. Еще две были, их соседи забрали, опекунство оформили. Из-за жилплощади, наверное. Но ухаживают за ними хорошо, мы время от времени проверяем.

– Ух ты, – задумчиво сказал Тугарин. – Интересно, сколько в городе таких одиноких стариков… Вы что, всех у себя поселяете?

– Наверное, не всех. Но кого привозят – тех поселяем. Вообще-то их не так уж и много. Кто-то в доме престарелых живет, за кем-то знакомые присматривают… За два года у нас было всего шестнадцать человек. Считая четырех нынешних.

– А почему этих другие отделения сейчас не разобрали? Вы же почти всех больных сумели пристроить.

– В других отделениях сейчас мест нет… А вам зачем все это знать?

– Да так, привычка… И ценная информация: я не ожидал, что вы можете хоть о чем-нибудь говорить серьезно.

– Мама дорогая! – вспомнила Ася его любимое выражение. – Я что, похожа на человека, который умеет шутить? У меня вообще нет чувства юмора.

– Это кто ж вам такое сказал? – оторопел Тугарин.

– Несколько человек говорили. Между прочим, и бывший муж так считает.

– Вот это хорошо, – неожиданно обрадовался Тугарин. – Вот это очень удачно получилось. Значит, всему, что вы ему говорили, обязательно поверит.

– Вообще-то я не видела человека, которому бы Роман верил, – предупредила Ася. – Но в возможность заражения неизлечимым заболеванием поверит обязательно. Очень беспокоится о здоровье. В свое время настаивал на том, чтобы я мединститут бросила. Мало ли какую заразу врач из больницы в дом может принести.

– Вы поэтому развелись?

– А это вам зачем знать? – удивилась Ася. – Впрочем, да, работа такая… Мы развелись потому, что я оказалась слишком слабой. Да еще и склонной к меланхолии.

– Вот уж у него точно не было чувства юмора, – уверенно сказал Тугарин.

– Откуда мне знать? Может, и было. Просто он его умело скрывал. Он вообще все чувства скрывал. Кроме чувства голода и чувства собственного превосходства.

Тугарин засмеялся. Наверное, опять подумал, что она шутит. Ася печально понаблюдала за этим приступом веселья, для которого – уж она-то знала – не было никаких серьезных оснований, вздохнула, пробормотала: «Работать надо», – повернулась и пошла в палату к лежачим старушкам. Действительно, работать надо, а не устраивать здесь вечер вопросов и ответов. Здесь вам не застенки и казематы, здесь допросы неуместны и даже неестественны, и она имеет полное право не отвечать ни на какие вопросы, тем более – на дурацкие. Тугарин в два шага догнал ее, пошел рядом, нерешительно спросил:- Ася Пална, вы обиделись? Я что-нибудь не так сделал? Вы потом к нам зайдете?

– Да.

Вот и пусть теперь думает, на какой вопрос она ответила.

Тугарин остановился у пятой палаты и правда о чем-то задумался. В темном стекле полуоткрытой двери процедурной она видела его отражение. Он смотрел ей вслед, тер ладонью затылок, хмурился. Потом сказал что-то стоящему у двери автоматчику и скрылся в палате.

В палате у лежачих старушек хозяйничала Валентина Митрофановна. Ася считала ее лучшей санитаркой всех времен и народов. И больные так же считали. Особенно лежачие. Даже самые капризные. Впрочем, эти не были особенно капризными. Древние, безнадежно больные, полуслепые, одинокие – они как-то умудрялись сохранять ясность мысли и устойчивость психики. Или Валентина Митрофановна им эти ясность и устойчивость сохраняла.