Слабая женщина, склонная к мелонхолии

— Вы не умеете снимать наручники? — удивилась Ася. — Давайте ключ, я сама сниму.

— Так не положено! — с тихим отчаянием сказал квадратный.

— А как я работать буду? — поинтересовалась Ася. — Мне надо, чтобы больной лежал в кресле вот так, видите? И чтобы руки — на подлокотниках! И чтобы мог свободно сесть, когда я попрошу! И снова лечь, не стукаясь головой о подголовник! Как вы полагаете, со скованными за спиной, руками это возможно? Быстро снимайте наручники, не мешайте мне работать.

— Не мешайте доктору работать! — подала голос Люда.

У нее это получилось, как подсказка двоечнику. Квадратный по привычке подсказку принял, мрачно потащил из кармана связку ключей, но все-таки упрямо буркнул:

— Тогда я его к перилам пристегну… к этим… к подлокотникам.

— Это — пожалуйста, — разрешила Ася. — Но только одну руку. Другая его рука мне может понадобиться свободной.

Она смотрела, как снимают наручники, и раздражалась все больше. Маразм. Автоматчик стоял, упираясь стволом в спину больного. Квадратный расстегнул один браслет — и тут же защелкнул его на подлокотнике кресла, сильно дернув больного за руку. Больного перекосило на правый бок, теперь он стоял, все еще заложив свободную левую руку за спину и неловко вытянув правую, притянутую к подлокотнику короткой цепью.

— Кресло прямо за вами, — сказала Ася. — Не беспокойтесь, оно не откатится, садитесь спокойно.

— Он уже сидит, — ни с того ни с сего вступил в беседу автоматчик.

Ася грустно глянула на него. Автоматчик заметно смутился, беседовать раздумал, пятясь, отошел опять к окну.

— Располагайтесь поудобнее, — говорила Ася, устраиваясь на своем стуле и протягивая руку Люде. — Вы должны чувствовать себя в кресле совершенно свободно и спокойно. Как будто прилегли отдохнуть. Отдохните, пока мне надевают перчатки и готовят перевязочный материал. Боли никакой не будет. Просто промоем глаз и посмотрим швы. И вы посмотрите этим глазом и расскажете, как видите. Хотя на третий день после такой операции глаз еще видит не так, как прежде. Не бойтесь, это в порядке вещей… Вообще ничего не бойтесь.

Теперь в беседу решил вступить квадратный.

— Да он вообще-то ничего и не боится, — хмуро буркнул он.

Больной хмыкнул и осторожно опустился в кресло, на ощупь находя сиденье и подлокотники, закинул свободную руку за голову, нашел подголовник, устроил на нем затылок, немножко пошевелился и застыл в позе безмятежного покоя. Даже, кажется, улыбнулся.

— Да, вот так, — одобрительно сказала Ася. — Сейчас я сниму повязку, и мы немножко промоем глаз. Люда, готова?

— Так точно! — отрапортовала Люда, неодобрительно поглядывая на квадратного, потому что тот стоял прямо за спинкой кресла. Мог помешать.

Ася знала, что квадратный не помешает. Как только она снимет повязку — квадратный тут же шарахнется в сторону. Или зажмурится. Неподготовленные к такому зрелищу всегда так поступали.

Она сняла повязку и неловко сама поморщилась. А ведь она была подготовлена. Квадратный, правда, тоже болезненно поморщился, но в сторону не шарахнулся и даже не зажмурился. Смотрел внимательно — то на глаз, то на Асю. Хотел что-то сказать, даже уже рот открыл, но Люда нахмурилась, погрозила пальцем, и он рот тут же закрыл. Дисциплинированный двоечник.

— Хорошо, — довольным голосом говорила Ася, осторожно промывая веки физраствором. — Очень хорошо, общая картина мне нравится…

Заметила недоверчивый взгляд квадратного, снисходительно улыбнулась. Что бы он понимал в общей картине! Несмотря на крайнюю неэстетичность, общая картина ей действительно нравилась. Еще бы — операцию-то делал сам Плотников. Так что общая картина, при всей своей неэстетичности, была прекрасна. Ни воспаления, ни особых отеков, швы — вообще ювелирная работа… Швов было много. Два — на верхнем веке, два — на нижнем, ниже под глазом — еще один, у внешнего угла, ближе к виску, — еще один, над бровью — еще один… Скорей всего, шрам над бровью останется. Остальные даже заметны не будут. Ай да Плотников! А он ведь не пластический хирург! Да что говорить, любой пластический хирург от зависти сдохнет.

— Глаз не открывайте, — предупредила Ася. — И не зажмуривайте тоже… Сейчас я немножко оттяну веко и закапаю лекарство. Лекарство вы не почувствуете, разве только холод… А веко может побеспокоить, там швы… Но ничего опасного. Потерпите, я постараюсь осторожно.

Она действительно старалась работать очень осторожно. Операцию делал сам Плотников, не хватало только испортить что-нибудь по неосторожности. Не то чтобы она боялась хоть какой-то вред причинить… Нет, никакого вреда она причинить не могла. По определению. Она ведь тоже была из тех кадров, которых находил сам Плотников. Просто ей казалось, что даже мелкий пустяк, диссонирующий с немыслимым совершенством операций самого Плотникова, — да хоть бы не совсем ровно наклеенная повязка, — это примерно как усы, пририсованные углем Сикстинской Мадонне. Легко смыть, шедевр не пострадал, но ведь… кощунство. Кощунства Ася не терпела, ни в каком проявлении.