Лис не отпускал Дина практически весь путь до дома, хватаясь за руку, держась за рукав куртки, цепляясь напряженным взглядом. Как ребенок, который боится потерять папу-омегу из виду. А ночью сам прижался, уткнулся носом, вызывая целое цунами нежности. Если бы Дин не знал, что Лис не различает запахи, то был бы уверен, что тот пытается надышаться им.
На обратной дороге до поселения Лис замотался в плед, словно гусеница в кокон, и ушел куда-то глубоко в свои мысли. Странное коматозное состояние продолжилось и дома. Дин сжимал челюсти от раздражения, но, как всегда, не пытался надавить, уважая выбор другого. Пока в одну из ночей не проснулся в холодном поту от ощущения чужого страха и беспомощности. Словно ураган ворвавшись в спальню Лиса, увидел даже во сне ненормально бледного, напряженного, сжимающего кулаки омегу. Он не кричал, не бился, но не мог проснуться и выпутаться из липких пут кошмара. «У него с тех пор кошмары по ночам» — эхом отозвались в голове слова Ярослава. Дин дернулся обнять, но остановился у самой кровати, представляя, что ему сейчас может сниться, и как это наложится на реальность. Выдохнул, включил ночник, уселся в ногах, тихонько поглаживая, не в силах оторвать обеспокоенного взгляда. Через бесконечно долгую минуту, Лис открыл безумные, заплаканные глаза, обвел комнату расфокусированным взглядом, зацепился за антиповскую фигуру и мгновенно подорвался с постели. Обвил руками и ногами, дрожа и почти всхлипывая, потерся мокрой щекой о шею. Дин вздохнул и стиснул в объятии; утешал поцелуями — легкими, почти невесомыми — всё время, пока нес к себе в спальню и укрывал обоих одеялом. Лис поворочался, устраиваясь удобней, положил голову на плечо альфы и уснул. А Дин не мог спать. Перебирал мягкие длинные пряди, вдыхал тонкий горько-сладкий аромат шоколада, и почему-то отрешенно думал, что это первый раз, когда они лежат так близко, без кучи одеяльных преград и лишней одежды. Неизменное возбуждение, всегда преследовавшее его, сейчас сменилось бесконечной нежностью, безбрежной, как пятый океан. Эдакий теплый адреналин, заставляющий совершать подвиги в его честь, делать патетические глупости и просто любить, потеряв голову. Ощущение нужности. Странная зависимость слышать его дыхание рядом. Каждую ночь, до конца жизни. Дин пролежал так до самого рассвета.
Утром Дин, вдохнув на прощанье обожаемый, какой-то особенно яркий, запах своего омеги, и на цыпочках слинял на тренировку. День пролетел, вожак был взволнован и весел, всё давалось с какой-то непонятной легкостью, будто у него внезапно появились крылья. Или будто что-то гонит в спину. Впервые уловив эту мысль, альфа аж воздухом поперхнулся: грядет какой-то катастрофический пиздец. Рванул домой и чуть не пропахал носом дорожку: заплаканный Лис сидел на водительском сидении автомобиля и дрожащими пальцами пытался вставить ключ. И куда, интересно, собрался человек без водительских прав? Заметил Дина, горестно вздохнул, вытер рукавом слезы и стал неловко пересаживаться на пассажирское сидение.
— Куда едем? — Дин бодро запрыгнул в машину, успел даже дверь захлопнуть, и вопрос задать. А потом его просто снесло запахом течного омеги. Пальцы против воли впились в обшивку, в горле встал мешающий нормально дышать ком. Вот в чем дело…
— В больницу… наверное… — Лис изогнулся на сидении, приоткрыв влажные губы.
— Ты же понимаешь, что я тебя никуда не довезу? — жалобно прошептал Дин, сжимая руль. До ближайшего поворота, а потом в замкнутом пространстве крыша у него съедет окончательно; она не держится давно и совсем.
Омега в ответ с силой стукнулся затылком о подголовник кресла и застонал. Дин прикрыл глаза и закусил губу, стараясь не смотреть на разгоряченного Лиса, сжимающего ткань штанов на раздвигающихся коленях. Тело альфы не слушалось, а руки подрагивали от еле сдерживаемого шторма внутри.
Долгий стон от очередного приступа вернул оборотня в действительность, где его омеге было очень плохо. Мозги поплыли и Дин был уверен, что его серые глаза сейчас мало походят на человеческие.
— Помоги мне…
Как просьба, как приказ. Лис уже не открывал глаза, находясь за колкой гранью осознания мира, и, оказавшись на руках, то ластился, то пытался вырваться. Дин бережно внес его в дом, положил на кровать, честно собираясь бежать по всем омегам поселения в поисках каких-либо таблеток, но Лис неосознанно вцепился мёртвой хваткой.
Дин наклонился, отцепил нежные пальчики, поцеловал каждый из них, заглядывая в любимые глаза, и не находя в них ни малейшей искры адекватности. Погладил по щеке, и, не удержался, по шее, по тому самому месту, где когда-нибудь будет его метка. Омега протяжно застонал, выгнулся, почти потерся, волосы картинно разметались по подушке, ротик приоткрылся в немом стоне, глаза закатились, и он содрогнулся в оргазме.